götterdämmerung

[Thrud Thorsdottir]

Это абсурд, враньё -
Череп, скелет, коса.
Смерть придёт, и у неё
Будут твои глаза.

Склад.

Лисоньки.

AU.

Труд.

Подписи.

[Thrud Thorsdottir]

Чёрные птицы слетают с луны, чёрные птицы - кошмарные сны.

Нам уже не нужны глаза твои,
Побывали уже в глазах твоих
И всё, что нам нужно, взяли.

Вальравн (дат. Valravn) - птицеподобная тварь из скандинавского фольклора, ворон, обладающий возможностью менять облики и творить волшебство. Он может представать в образе птицы, рыцаря с птичьей головой или крылатого полуволка, ближе всего стоящего к грифонам.
Его название восходит к простому слиянию слов "val" (мертвец, павший, убитый) и "ravn" (ворон), однако тут та же история, что и с "валькирией" - нельзя говорить о том, что вальравн - "мёртвый ворон", он - скорее "ворон мёртвых". Сам он живее всех живых, а зачастую вообще может оказаться вполне себе бессмертным.

Ворон традиционно считается животным смерти, потери и страха, колдовским, тёмным и недобрым; он - верный спутник богов подземных миров, трикстеров, покровителей войн. Скорее всего, именно его мрачный вид чёрных перьев, извечные сборища на местах сражений, а также умение имитировать человеческий голос и создали воронам дурную славу.
Вороны - верные птицы, вестники и соглядатаи Одина-Всеотца, который, в общем-то, прямо называется Богом Воронов (Hrafnaguð) и Спрашивающим Воронов (Hrafnfreistuðr), для него древние птицы летали по мирам и вещали об увиденном, с ним же спускались на поле брани.
А ещё он совершенно прекрасно зовётся Годи Вороньих Жертв (Goði hrafnblóts), но это уже совсем другая история.

Вороны Одина, скорее всего, не являются вальравнами - по крайней мере, в том смысле, в котором вальравны предстают в сказках. Однако могли ли они быть прототипом фольклорных чудовищ, сложившихся из тёмной сути верховного бога и сложных отношений к павшим у довольно воинственных скандинавов? Некоторые исследования говорят, что вполне могли.

Первое письменное упоминание вальравнов приходится на поздние - очень поздние, XIX века, - датские источники, когда Э. Кирстен, собирая по родным землям предания, записал народные сказки. Чуть позже была составлена книга А. Ольрика, также посвящённая фольклору, в которой были описаны несколько вариантов средневековых песен, из них же с уверенностью можно заключить, что вальравн - существо достаточно древнее и в Скандинавии было известно давно.
Вальравн встречается также в норвежских преданиях: долгое время Норвегия находилась под датским подданством в силу сложных сплетений королевской наследственной власти, и верования, сказки и обычаи традиционно смешивались, как бы обе стороны не пытались этому сопротивляться.

О происхождении вальравнов существуют два предания, в одном из них он рождён птицей, в другом - человеком или иным существом, похожим на человека.

• В первом вальравн пирует мясом убитого ярла или конунга, отчего обретает огромные магические силы. Фольклор разнится в том, каковы они, но чаще всего силы вальравна связаны с оборотничеством, способностью видеть сквозь времена, тайнами смерти и иллюзиями. Такие вальравны - чудовища, обладающие сознанием человека и силами нечисти, в отдельных источниках их даже прямо называют "ужасными".
• Во втором вальравн - неупокоенная душа или зачарованный, проклятый человек, чаще всего - воин, который обречён существовать полуптицей, пока не сможет отобедать новорожденным. Такой вальравн перемещается обязательно только ночью. Есть несколько сказок, в которых такой проклятый ворон предлагает сделку молодым юноше или девушке: своим волшебством он приворожит возлюбленного, но в качестве оплаты сделки заберёт первенца, чтобы съесть. Как ни странно, несчастные влюблённые всегда соглашаются и даже в последствии отдают детей, потому что с вальравном сильно-то и не поспоришь. А вальравн, разрушая своё проклятие, продолжает странствовать уже человеком. (Зачем? Ну потому что.)

Сама культура передачи некоторых магических свойств через пожирание плоти врага восходит ещё к древнейшим верованиям, в некоторых со съеденным сердцем или мозгом к победителю переходили храбрость, сила, ум и другие полезные качества. Изредка таким образом можно было принять даже чужое имя.
Поедание плоти вообще близко соотносится с древнейшим оборотничеством, а шуточка "ты то, что ты ешь" - на самом деле вовсе не шуточка. Древнейшие колдуны перекидывались в зверей, надевая их шкуры и употребляя сырое мясо. Вороны Одина не брезговали плотью убитых и выклёвывали в первую очередь глаза, в которых, по поверьям, заключена память всего, что видел мертвец.

У скандинавского вальравна есть германский аналог - его зовут нахткрапп (Nachtkrapp, буквально - "ночной ворон"). Как и скандинавский, он испытывает большую тягу к мертвецам и детям, не отказывается откушать сырого мяса или употреблять кровь.
Обычно.
Но помимо Wütender ("злого") нахткраппа, который нападает по ночам и уносит детей в своё логово, чтобы выклевать их сердце и глаза, есть ещё один, Guter ("добрый"). Он также испытывает слабость к детям, но при этом охотно может выступать положительным персонажем, защищая детей от других воронов, напевая им колыбельные или приводя домой из леса, если они заблудились. Возможно, и добрый, и злой вороны являются одним персонажем, который выбирает детей, которых хочет сожрать или спасти, по каким-то личным и очень важным причинам.

Стоит добавить, что в более позднем фольклоре, а именно - европейской демонологии и оккультизме, "ночным вороном" начали называть сов и особенно - филина, но для того, чтобы различать их между собой, придумали ещё один термин - Nachtrabe.

Интересно, что к золоту и другим драгоценностям вальравны равнодушны, как к кладам, так и к попыткам от них откупиться. Вообще в большинстве случаев вальравны - антагонисты, враждебные человеку, жестокие и расчётливые, выступающие в сказках силой, которой почти невозможно противостоять, хотя в редких случаях вальравн может ответить на вопросы о прошлом и будущем потому, что ему так захотелось.
Но в общем же случае встреча с вороном не сулит ничего хорошего.

[Thrud Thorsdottir]

Я тут что-то переоткрыла для себя Dzivia, это такой etno/occult ambient с элементами фолка из Белоруссии, и они прям очень хороши. Не в последнюю очередь, конечно, из-за обложки (Dzivia - она же Dzewana, ну вы понимаете^тм), но и сама музыка у них горяча. Не хуже Danheim, просто с другим колоритом.

Припасть можно здесь.

[Thrud Thorsdottir]

[Thrud Thorsdottir]

Возьмите тогда глаза мои, чтоб они вас век не видали.

Побывали уже в глазах твоих
И всё, что нам нужно, взяли.

В квантовой физике есть так называемый "эффект наблюдателя": наблюдение за системой меняет её состояние, причём эффект распространяется не только на саму наблюдаемую частицу, но и на взаимодействующую с ней, что порождает "запутанные состояния". (Ну все мы знаем про котика Шрёдингера, конечно.)

Это современная наука, которая базируется на вычислениях, доказательствах и красивых научных статьях, в которых мало что понятно, но очень интересно^тм. В древности же всё было проще, хотя идея того, что взгляд обладает невидимой, но могущественной силой, мягко сказать, не нова.

Глаз - один из древнейших символов, которые человечество начало использовать в качестве сакрального и обережного, его семантика как "зеркала души" распространена была повсеместно.
Различные божества имели с ним связь: Шива, чьи три глаза освещают его три аспекта сотворения-сохранения-разрушения, Кронос, обладающий четырьмя глазами, двое из которых всегда открыты, а ещё двое - спят, Один, пожертвовавший глазом ради мудрости, Гор, потерявший глаз из-за козней Сета и после его вернувший, Медуза Горгона, обращавшая взглядом в камень.
Интересно, что глаз, как и другие символы, неоднороден: любое "нестандартное" количество глаз, хоть три и больше, хоть один, а то и вовсе - полная слепота, у богов зачастую обозначает особый "духовный" взгляд, всевидение, возможность узреть "тонкий мир", характерный для шаманов или колдунов.

Основное значение глаза всегда связано со светом (при этом правый может символизировать солнце, левый - луну, потому что так сложилось исторически), "зеркалом", знанием, провидением/предвидением и всеобъемлющим присутствием. Возможно, что именно из божественного присутствия растут ноги у известного масонского символа лучезарной дельты - масоны многое интересное надёргали из древнеегипетских источников, в которых фигурировало Око Ра - вездесущий взгляд солнечного бога, иногда воплощавшийся в богиню, его мать, сестру, жену или дочь.
Ну или всех сразу, боги же, что.

Глаз - сосуд, который носит в себе истину.
Глаз - сосуд, из которого она проливается светом и слезами.

И именно из этого идёт древнее поверье, о котором можно прочитать почти во всех сказочках: о том, как птицы клюют глаза. Часто птицы - особенно вороньё и сокола - божественные посланники, которые доносят своим хозяевам происходящее между людей.
Выклёвывая глаза, они забирают с собой память, душу, прошлое и настоящее.

[Thrud Thorsdottir]

Гальд.

В языческих верованиях понимание того, что слово, произнесённое особым образом, несёт особую силу, встречается повсеместно. Скандинавы исключением не были, у них также существовала своя магия слова, называемая гальд.

Гальд (древнескандинавское galdr) происходит от древнескандинавского термина gala, в буквальном переводе обозначающем “напев” или даже “напевное заклинание”.

Несмотря на то, что в позднем Средневековье гальдом начали называть любое заклинание вообще (что можно проследить по тому, как в немецком языке есть слово Galsterweib - “ведьма”), изначально гальд - это именно магия слова и поэзии. Для того, чтобы гальд исполнился, его необходимо произнести вслух.
Нередко гальд связывался с рунами и их силой: для исполнения гальда руны могли вырезаться на посохе или инструменте, бросаться на костях. Произнесение вслух и изображение рун взаимодополняющие, однако если без визуальных символов гальд также существует, то без устного исполнения - нет.

Гальд - один из самых живых и упорных видов магии, в Исландии он существовал во времена прихода и расцвета христианства. Более того, гальд практиковали… Исландские христианские священники (в немаленьком чине епископа, заметьте), умудрившиеся оставить после себя документальные свидетельства о составлении заклинаний и их использовании. Эти полтора гримуара и являются ценнейшим источником об этом виде скандинавской магии.

Гальд считается - в противоположность сейду - “мужским” типом магии, несмотря на то, что женщинам не запрещалось его практиковать, и различные источники указывают на существование заклинательниц.

Важно понимать, что не каждый распев является гальдом - точно также песнопения используются и в сейде. Хотя для гальда даже существует свой метр, называющийся galdralag (близок к людахатту, используемому в обычной немагической поэзии скальдов, с добавлением седьмой строки, с частым параллелизмом), наиболее точными способами отделения одного другого можно назвать даже не форму, а принцип действия.
Сейд - пассивная сила созерцания, изучения мира вокруг, это прокладывание дороги по путям, которые шаман познаёт, песнопения в нём - обращение к духам, которые выступают в роли проводников.
Гальд, напротив, активная сила трансформации, направляемая вовне, в реальный мир, это заклинания, которые преобразуют. Гальд - императив, требование к реальности принять изменение и соответствовать ему.

Существует три основных вида гальда:

1. драпа;
2. нид;
3. мансег.

Драпа, как правило, хвалебная песнь, прославляющая какие-то события, предметы или места. Драпа разбита на части - каждая из них именуется висой, и сама по себе виса также самодостаточна, она замкнута и сюжетно, и по смыслу. Как правило, в драпе отсутствует прямая речь, а большую часть занимает перечисление имён и подвигов.
Разумеется, большая часть драп рассказывает или о битвах, или о ярлах, которые участвовали в этих битвах, или о грядущих битвах.
Ну оно и понятно, когда весь народ живёт войной, о чём ещё колдовать.

Нид - это “драпа, выкрашенная в чёрный цвет”. В отличие от драпы, нид хулит то, к чему обращён, тем самым навлекая на него беды, горе и слабости. Несмотря на то, что в целом скальдическое искусство Скандинавии не отличается особой жизнерадостностью, нид тёмен даже по их сомнительным меркам нормальности.
Обычно нид выстраивался в соответствии с законами имени и ассоциативности, но для нида характерно прямое именование и низкое количество использованных кённингов - слову проще бить в полную силу, когда оно произнесено прямо. При этом наибольшую важность в ниде несла именно особая стихотворная форма, а не сам смысл.

В сагах использование нида многочисленно и регулярно: благодаря ему был изгнан из Норвегии Эгиль I Кровавая Секира и наказан ярл Хакон.
Есть, кстати, в истории Хакона очень интересное свидетельство, что нид мог быть коварен и являться “скрытым”, а умелый колдун мог замаскировать нид под драпу и исполнять, не опасаясь того, что её прервут. Хакон понял, что попал в ловушку скальда только тогда, когда в палатах погасли все очаги.

Интересно, что нидом называлась не только песнь, но и специальный предмет, который использовался с той же целью и вместе с устным исполнением: жердь, исписанная рунами, с насаженным на вершину черепом крупного копытного (находила упоминание лошади, быка и лося).

Самая интересная история, пожалуй, с мансегом: это можно счесть приворотными заклинаниями в стихотворной форме. Как и для остального гальда, для мансега характерны строгие правила сложения: размер и ритм, а кроме того, в нём намного чаще, чем в других типах, встречаются кённинги. Складывая мансег, скальд добивался того, что женщина (мужчина в теории тоже, но это какое-то диво дивное и ни одного упоминания о мансеге про мужчину мне не встретилось) отдавала ему своё сердце.
В отличие от драпы и нида, кому силу даровал Один, мансег работает благодаря Фрейе: она глубоко любит все эти любовные баллады и, если ей понравится творение скальда, охотно “подарит” ему женскую любовь.

Есть совершенно замечательная история о том, что в Скандинавии как бы не вообще до XV века существовал законодательный запрет о сложении стихотворений о женщине или с посвящением женщине, потому что это считалось вполне доказанной формой колдовства.
Правда, запрет всё равно регулярно нарушался, потому что взимали за него штраф, а что там штраф, когда можно выбрать себе красивую жену, которая будет тебя любить. (Возможно по причине бессмысленности данной меры её и отменили.)

Считается, что единственное существо, которое во всей вселенной одинаково могущественно владеет и гальдом, и сейдом - Один (ну кто бы сомневался).

В отличие от сейда, где главной составляющей является сейдкона, без которой шаманский ритуал никогда не обретёт плоть, гальд является самодостаточным: магия в нём заключается не в том, кто читает, а в том, что он читает. Сложенные драпы мог писать один человек, а исполнять - другой, и гальд всё равно смог бы работать.
Хотя обычно, конечно, и исполнитель, и сочинитель был одним человеком, потому что для исполнения гальда нужно было обрести огромную уверенность в собственных возможностях. Как и вся магия, связанная с изменением реальности, гальд - жестокая и давящая энергия, для владения которой требуется огромная сила воли.

[Thrud Thorsdottir]

Гальдрставы.

Руны найдёшь
и постигнешь знаки.
"Речи Высокого"

Гальдрставы (исл. Galdrastafir) - наименее изученный раздел северной магии, о котором домыслов намного больше, чем реальной информации. Сегодня никто даже точно не знает, как давно появилась эта традиция - возможно, вместе с первыми рунами.
Наибольшего расцвета традиция использования гальдрставов достигла в XI веке, в материковой Скандинавии известна была сравнительно мало.

Слово “гальдрстав” - сложносоставное, оно происходит от соединения двух слов “заклинание” (исл. galdr) и “дощечка” (исл. stafir), что в буквальном значении обозначает “заклинание, записанное на дощечке”.
В этом смысле гальдрставы плотно перекликаются с традицией гальда, который использовал рунные заклинания, вырезанные на инструментах, для закрепления результата, получаемого от напевов.

Особенности действия и составления ставов сейчас неясны: далеко не все из них повторяют традиционные начертания. Интересно, что гальдраставы часто можно найти очень гармоничными в начертаниях, что снова отсылает к гальдру, где именно форма придаёт магические свойства, формируя суть под себя.
Зачастую и гальдрставы, и вязаные руны невозможно сложить в некую сочетающуюся между собой фразу, но при этом их части внешне всегда идеально слиты в целое.

Единственным достоверным источником о практике гальдрставов можно считать сохранившийся до наших дней Гальдрбук самого начала XVII века, найденный в Исландии. Это совместная работа четырёх авторов, один из которых, видимо, был датчанином, работавшим с исландским материалом.
В книге содержится 47 заговоров на все случаи жизни - от бессонницы и головной боли до падежа скота и любовных чар на околдование будущего супруга.

Также до наших дней дошли легенды о ещё двух гальдрабоках - Раудскинни (“красная кожа”) и Граскинни (“серая кожа”).
Автором первой считается епископ Готтскальк. Книга была написана золотыми рунами на красной бумаге, что и дало ей название, и содержала множество гальдрставов и заклинаний на все случаи жизни, а после смерти епископа была похоронена вместе со своим автором. В XVIII веке некто Гальдра-Лоптур попытался выкрасть книгу из захоронения, однако сошёл с ума, и о дальнейшей его судьбе сведений не содержится.
Вторая, видимо, являлась переводным трудом и состояла из двух томов: один использовал латинский алфавит, второй - вязаные руны.
Обе книги не дошли до наших дней (хотя рунолог Л. Кораблёв выпустил книгу с одноимённым названием, и в ней действительно содержится исследование рунической традиции, она не является восстановленным Граскинни) и считаются утраченными.

О происхождении гальдрставов спорят. Некоторые исследования выводят их из практики банд-рун (вязаных рун), однако не все гальдрставы имеют рунное происхождение, равно как и не все вязаные руны имеют магические свойства. Некоторые сочетания вязаных рун можно обнаружить на памятниках норманнской культуры в качестве поминовения или пересказов исторических событий.

Основных типов гальдрставов в современном понимании, как считается, три:

1. эгисхьяльмы, или “шлемы ужаса”
2. гальдраставы, или “магические знаки”
3. гальдрамюнды, или “магические рисунки”

Гальдрамюнды, скорее всего, вообще никак не связаны с рунами, и их традиция может восходить к общему для всех индоевропейских народов пониманию сакрального значения символов. Гальдрамюнды имели некое магическое значение, однако оно ещё более запутанное, чем у других гальдрставов. Чаще всего гальдрамюнды изображают животных, растения или предметы.
Гальдрамюнды, возможно, сопряжены с сейдом: некоторые культовые предметы, такие как женские гребни, жезлы, ключи, предметы туалета и ювелирного искусства украшены ритуальными рисунками. В зависимости от используемых материалов будут меняться свойства символа; наиболее частными для них были серебро, сакральный металл скандинавов, кость и дерево, особой популярностью пользовались ясень и дуб.

Эгисхьяльмы - большой пласт символов, имеющих преимущественно воинское предназначение: считалось, что они способны наводить на противника страх, давать обладателю силу и храбрость, а также обладали обширными защитными свойствами.
Забавный факт в том, что эгисхьяльмы в Исландии могли использоваться даже на домах - выбивались над входом, и… В церквях. Христианство в Исландии вообще максимально относительное явление, поэтому прицепить языческий обрежный символ на церковную дверь - нормальное явление.
А что. Работает же.
(Встречалась, кстати, с упоминанием, что отдельные гальдрставы даже на церковную утварь наносили, но документальных свидетельств не нашла.)
Эгисхьяльмы можно считать и просто ставами, но обычно исследователи выделяют их в свою группу, поскольку они имеют чёткое предназначение и свои названия, а также мало подвергались какому-то изменению.

Сами же гальдрставы - самый большой и запутанный тип символов, к которому вопросов намного больше, чем ответов.
Многие исследователи считают, что гальдрставы - эволюция изображения вязаных рун, которые сами по себе восходят к особенностям магических ранних традиций: если символ не может прочитать непосвящённый, то он обладает особой силой воздействия.

В отличие от обычного рунного письма, гальдрставы могут иметь любое направление, и их можно писать вертикально, горизонтально и даже наращивать одновременно в обе стороны. Гальдрстав может иметь одновременно и “стоячую”, и “лежачую” руну. Ещё гальдраставы интересны тем, что руны в таком типе начертания ведут себя особенно: при их намеренном сочетании можно получить случайное возникновение других рун в готовом узоре. Что, конечно же, ещё больше затрудняет чтение для сторонних наблюдателей, которые не могут уточнить у автора, что же он хотел этим всем добиться, но может придавать гальдраставу особые свойства.

Большая часть найденных в Исландии гальдрставов так и не была расшифрована, мы лишь примерно можем догадываться, что они обозначали. Некоторые исследователи из-за этого считают, что гальдрставы являются не только магической традицией, но и своеобразным шифром, который можно расшифровать только при наличии “ключа”, то есть символа, который будет разделять руны, но эта точка зрения не имеет особых аргументов.
Опровержений, правда, тоже.

В современной языческой традиции асатру гальдрставы не столько изучаются, сколько реконструируются - на исландском этнографическом материале и собственном опыте.

[Thrud Thorsdottir]

Из случайной печали, из мысли о доме, из забытого сна, из несказанных фраз...
В ноябре просыпается кто-то огромный. Больше гор - городов - в сотню, тысячу раз.
И глядит, и глядит, с тем покоем и ленью, что доступны идущим кругами планет.
Так выходишь - и видишь: на камень ступеней неизбежно и медленно падает снег.

[Thrud Thorsdottir]

Eir.

В большинстве древних культур исцелением, здоровьем и помощью заведовали женские божества, связанные как правило с ритуальной магией и силой жизни. Они обладали сакральными знаниями обрядов, трав, могли приготовить зелье, прочитать заклятье для благоприятных родов или накладывать швы на раны. Аналогичные славянским ведьмам или скандинавским сейдконам, они занимали важное место в жизни цивилизации, где от потери крови или нагноения можно было умереть за несколько дней, а от количества здоровых детей зависело само выживание общины.

У древних скандинавских язычников была богиня, которую можно связать с этим архетипичным женским образом - её звали Эйр. И Эйр является одной из загадок скандинавского язычества, потому что дошедшие до нас сведения о ней представляют один большой вопрос.
По обыкновению, без ответа.
Мы не можем даже точно судить, является ли она богиней или духом, не знаем, откуда она явилась, кто были её родители и были ли они вообще. Не такой уж, в общем-то, редкостью для богинь-целительниц является порождение из чрева самой Матери-Земли или великих вод, по преданиям способным смывать грязь и физическую, и сакральную.

Имя Эйр может обозначать в переводе “защиту”, “милосердие” или же “помощь”: грубо говоря, буквальный перевод имени этой женщины - “помощница”. Эйр упоминается в “Старшей Эдде” трижды - при этом интересно, что каждый раз в разных свойствах.

Впервые Эйр появляется в поэме “Fjölsvinnsmál”, где её имя встречается в списке спутниц или служанок девы Менглёт, запертой в чертоге Гастропнир на горе Лифьябёрг.

Мифологема о запертой деве, её страже и герое - случай, кстати, нередкий.

Интересно, что ряд исследователей, как, например, В. Ридберг, соотносит эту легенду с другими, более известными персонажами скандинавской мифологии: так Менглёт - это ипостась Фрейи, Свипдаг - её смертный муж Од, а Фьёлсвит, державший прекрасную деву в плену - Один.
Это несколько нарушает стройную теорию о том, что Один и Од могут легко являться одним персонажем, но зато отсылает к другой мифологеме, которую можно встретить, допустим, в славянских сказках про Марью-Маревну, где точно также есть прекрасная дева, “чёрный” стражник Кощей и “белый” спаситель Иван-Царевич.

К сожалению, никаких подробностей о служанках сама песнь не даёт: нельзя заключить, являются ли они дисами, валькириями, богинями или чем-то ещё, и дальнейшая судьба Эйр из этой песни неизвестна: никаких описаний её дара или отношений с Менглёт не приводится. Некоторые исследователи пишут, что Менглёт - ётун (возможно, из-за того, что именно ётун держит её в плену), другие - что она ванка, тогда это дополнительно отсылает к теории о единстве Менглёт с Фрейей.
Единственным более-менее понятным столпом песни является само название горы, буквально переводящееся как “исцеляющая вершина”. Существует целая легенда о том, что тому, кто сумеет взобраться до пика Лифьябёрг, будет даровано исцеление от всех недугов, будь то раны или болезни.

Судя по последующим встречам с Эйр в текстах “Эдды”, она каким-то образом оказалась в Асгарде. МакГрат высказывает мысль, что Эйр и Менглёт были равноправными богинями-целительницами, и после событий песни, когда Менглёт была освобождена героем, Эйр заняла её место и пришла в Асгард, где в принципе приняли её довольно неплохо.

И действительно, второе упоминание Эйр встречается уже в списке богинь в 35-ом стихе “Старшей Эдды”, где она описывается как “прекрасный врач”.

Третье, в 75-ом - в списке имён валькирий, и тут всё окончательно запутывается, потому что в этой же главе Эйр уже нет в перечислении божеств. Возможно, функции Эйр были достаточно относительными, и она могла сначала почитаться как “старшее”, полноценное божество, а позже, отойдя вместе с Сигюн или Идунн, на второй план, уже как “младшее”. В этом смысле она тогда действительно стала родственной всем иным валькириям, дисам и фюльгиям - будучи помощницами и защитницами, все они играли важную роль именно в повседневной жизни, хотя и не были так повсеместно известны, как старшие боги.

В более поздние периоды, около XIII-XIV веков, имя Эйр неожиданно превратилось в кённинг, которым в скальдической поэзии начали называть женщин. По соседствующему и противопоставленному кённингу Вар, которым называли “женщин, кто делает мужчин несчастным”, можно предположить, что Эйр - “хороший” кённинг, обозначающий женщину, которая радует автора песни.
Тут есть отдельно прекрасный момент, что Миз и Маклауд в своих статьях расшифровывают кённинг Эйр как “женщины, отнимающие у мужчины много сна”, но мы не будем задерживаться на нём подробно. Додумайте причину сами в меру своей испорченности.

Несмотря на то, что Эйр всё же может являться просто хейти или аватаром Фригг или Фрейи, современные исследователи и неоязычники чаще высказывают мысль, что Эйр - самостоятельное существо, и она - одна, упоминавшаяся во всех трёх песнях. Тогда она могла быть одновременно и богиней, и валькирией.
Как валькирия, она могла, как и иные её сёстры, участвовать в битвах, но если остальные валькирии - проводники от живого к мёртвому, то Эйр могла выступать и в качестве "обратного" проводника, от мёртвого к живому: она могла выбрать, кого оставить среди живых, и исцелить смертельные раны или и вовсе воскресить.
На самом деле, свидетельства о том, что валькирии - также относящиеся к дисам, то есть божествам, связанным с течением жизни - в принципе могли выбирать, кто останется, а кто нет, встречаются. Но однозначно воскрешение если и случалось, то не могло носить повсеместный характер; возвращение из мира мёртвых по-настоящему живых, а не драугров - нарушение природы вещей, и Один такое не поощрял.

Современные реконструкции описывают определённый набор атрибутов, которые приписываются Эйр как для молитв и ритуалов, так и для описания её сущности. Большинство асатру описывают её как невысокую женщину с рыжеватыми или тёмно-русыми волосами, светлоглазую и белокожую как, впрочем, и всех остальных богинь, так что ничего нового.
Цветами богини считаются голубой, зелёный и красный (цвета природы и свежей крови, что характерно для богинь, связанных с исцелением и медициной в целом), предметами, видимо, используемыми для подношений - медные и серебряные украшения, сухие травы и полированные камни. Также её соотносят с костром - видимо, по ассоциации с курильницей, в которую бросают целительные травы, и поджигают во время ритуала или лечения.
“Тотемным” зверем можно считать гнедую кобылу.

Исследователи северного фольклора проводят параллели между Эйр и такими божествами как греческая Гигея и кельтские Сулис, Ковентина и Сирона. В нашем лоре их вполне можно считать синкретичными друг другу.

Помимо мифологических материалов, были использованы исследования
М. Маклауда, В. Миза, Дж. Хопкинса, А. Орчарда, Х. Дэвидсон, Н. Беллоуза, М. Роу,
сайты и книги асатру

[Thrud Thorsdottir]

Несмотря на то, что Труд - взрослая и самодостаточная лиса, у неё есть свои слабости.
Игрушечки.
[AVA]https://c.radikal.ru/c43/2009/89/57c50c567881.jpg[/AVA]

[Thrud Thorsdottir]

Disablot.

Родовые женские божества традиционно играли достаточно большую роль в мистериях германо-скандинавской традиции, да и в соседних народностях они присутствовали. Сейчас религиоведы затрудняются сказать, кто у кого позаимствовал этот культ и где именно он появился первым, однако родство между англосаксонской Ночью Матерей, славянскими Громницами и германским Дисаблотом достаточно очевидно.
Во всех этих праздниках главными персонажами становятся матроны, берегини и рожаницы, дисы и идизы - те самые духи рода, которые при хорошем настроении оберегают семью от угроз и несчастий, а при плохом - вырезают её под корень. При таких вводных, конечно, было жизненно важно задобрить своих покровительниц, чтобы они не решили, что этот род как-то не удался, всем смерть.

Само слово “дисаблот” происходит от традиционного для германских языков сочетания слов в одно: “диса” и “блот”. В широком смысле, блот является вообще любым жертвоприношением, неважно, чего именно и каким образом.

В сагах и источниках современников Дисаблот упоминается довольно часто, мелькает он даже в римских летописях. Именно по историческим свидетельствам и можно отследить, как постепенно культ дис менялся: в самых старых мелькает и тот скорбный факт, что дисы не отказывались от человеческих жертв.

Насчёт, кстати, человеческих жертв: пока изучала оригинальные источники, наткнулась на тот факт, что дисы, похоже, и сами порой определяли, кого они захотят забрать себе.
В “Саге об Инглингах” есть такой чудесный отрывок:

“Однажды во время жертвоприношения дисам адильс конунг ехал на коне через капище дисы. Вдруг конь споткнулся под ним и упал, а конунг - с него и так ударился головой о камень, что череп треснул и мозги брызнули на камень. Так он погиб. Он умер в Уппсале и был погребен там в кургане.”

Достаточно странная смерть для подробного описания, какая-то не очень воинская, но если вдуматься в то, что было это во время праздника и непосредственно на капище, то вполне похоже, что дисы просто сами затребовали себе конунга. А что захотела диса - то священно, пусть берёт, потому что если ей это не отдать, будет хуже.

Несмотря на то, что преимущественно дисы выбирали мужчин в качестве подношения, существовала традиция добровольных жертвоприношений женщин, которые совершали ритуальное самоубийство в Дисарсале. Наиболее популярным способом для этого было повешение, но особо смелые использовали перерезание себе горла.
Некоторые исследователи фольклора предполагают, что так не только исполнялось последнее желание женщины, чаще всего связанное со смертельным проклятием на голову обидчика, но и сама она переходила в стан дис.

Позже жертвоприношения отошли от этих кровавых ритуалов и стали чуть более цивилизованными: тогда дис начали связывать с огнём в очаге, а подношениями стали делать мясо, молоко, хлеб и цветные ленты. Ну потому что даже если ты суровое и гневное божество, в косы же что-то вплетать надо.

Праздник встречается в двух вариантах: Дисаблот и Дистинг, и, видимо, зависят от местности.
Большинство исследователей сходятся к мысли, что Дисаблот проводился во время Зимних Ночей (то есть перед Йолем) и относился к северо-западным землям, Норвегии и Исландии, а Дистинг праздновался в феврале и укоренился больше на северо-востоке, в Швеции и части Дании.
Впрочем, некоторые общины пошли дальше: Ф. Стрём упоминает, что некоторые восточные земли Норвегии праздновали оба. Не, ну правда, чем не повод, зачем вот эти полумеры, выборы одной даты, в самом-то деле.

Увлекательный факт, что Дистинг первоначально не был посвящён всем дисам как классу существ, а восходил к имени фольклорного шведского персонажа - королеве Дисе. Согласно легенде, она явилась к конунгу за несколько дней до Йоля и не то благословила его на какие-то великие свершения, не то предсказала судьбу, не то одарила его любовью (чувствуете многогранность женского божества как явления, да?), после чего впечатлённый конунг сделал из этого события ежегодный праздник.
Дистинг на шведских землях являлся первым в новом году событием, на которое обязательно собиралась вся община, а в Уппсале во время Дистинга проводилась крупная ярмарка. Кстати, Дистинг в Уппсале празднуется до сих пор, особенно активно в последние ~15 лет, когда сильно развилась традиция асатру. Очень красочное зрелище.

Таким образом Дисаблот - вернее, его восточная версия, Дистинг - постепенно перешёл в сторону празднества пробуждения женского начала, когда зимние дисы-идизы сбрасывают свои белые плащи и снова одеваются в цвета зелени и золота.

И тут нашёлся кусок из “Эдды”, который быстренько к нему привязали.
Конечно, речь идёт о Фрейре и его супруге Гёрд, ётунше, которая отличалась ледяной красотой и таким же ледяным характером. Когда Фрейр впервые встретил Гёрд, она к нему никаких чувств не проявила и послала куда подальше, но тут на помощь своему другу, покровителю и хозяину пришёл Скирнир.
В большинстве источников этот товарищ считается альвом.
Похлопав Фрейра по плечу, Скирнир запряг лошадь и урысил в сторону Гёрд, которую уболтал и околдовал руной Турисаз, отчего ледяное сердце красавицы растаяло, и Фрейр сочетался с ней браком. И родились у них в браке дети, и вообще всё у них было хорошо, потому что весенний и горячий бог плодородия растопил зимнюю великаншу, как солнце отогревает весной землю.

Другой мифический отрывок - германский, приуроченный к Идизтингу, аналогу Дистинга, о великанше Мёрнир и фаллическом символе, который бросали в пахоту, посвящая его словами “Возьми, Мёрнир, это подношение”.
Почему? Потому что.
(Но вообще вроде история там почти такая же, как у Фрейра и Гёрд, по крайней мере К. Гундарссон выводит их одинаковыми - про сватовство к ледяной деве и её становление плодородной матерью.)

Собственно, традиция мистической “первой пахотной борозды” явно отражает эту мифологему: плуг как бы открывает землю, чтобы пробудить её и пустить внутрь солнце.
Почти все древние верования вообще крутятся вокруг сексуального аспекта, ага.
В борозду бросали пироги или ритуальные хлеба, некоторые из которых специально выпекали в форме быка - одного из древнейших символов плодородия и мужской силы.
Возможно, история с быком и пахотой у германцев восходит к легенде о Гевьюн, которая отпахала себе Селандию на своих четырёх сыновьях-быках и забрала эти земли себе. Есть женщины не только в русских селеньях, что уж.

Дисаблот - важная точка годового цикла, пир ли он в долгую зиму или ритуальное привлечение весны, как и дисы - важная часть религиозных воззрений. Кроме того, что Дисаблот считается самым благоприятным временем для начала обрядов с семантикой секса, брака и родов, он также ассоциировался со временем магии и волшбы. Сейдконы и сейдмады в Дисаблот набирали пиковую силу, гадали на рунах и проводили ритуалы, связанные с будущим годом.

Такой вот праздник.

[Thrud Thorsdottir]

"Бдение валькирии", Э. Р. Хьюз

Спели мы славно.

Страшно теперь
оглянуться: смотри!
По небу мчатся
багровые тучи;
воинов кровь
окрасила воздух, -
только валькириям
это воспеть!

Прекрасных дев-воительниц не увековечил в своё время разве что слепой и глухой, а некоторые особые ценители женских прелестей даже написали о них оперу. Валькирии, прекрасные и недостижимые, последние два столетия - такое поп-явление, о котором что-то знает каждый.
Нынешнюю валькирию легко представить: это прелестная златокудрая девушка в доспехах и крылатом шлеме, которая уводит за собой павших воинов, а после подносит им в Вальгалле мёд и оказывает другие интересные знаки внимания. Нынешние валькирии - наследие романтических веяний Средневековья, светлые и возвышенные, красивые лицом и полные доброты к мёртвым, которых они оплакивают. Их крылатые кони - это облака, стремительные и неудержимые, на кончиках их копий сияет свет, а героев, которых они уводят, девы-валькирии целуют в лоб.
Или даже в уста, тут всё зависит от того, сколько наглости в конкретном авторе.

Представили и вдохновились?

Так вот.
Раньше всё было со-овсем иначе.

Откинем светлые мечты о романтичном образе прелестной девы и вспомним, что вообще изначально валькирии - жестокие женские духи, такие же дисы, как их старшие хтонические сёстры.

Многие исследователи считают прототипом валькирий прагерманских алайсиагов, женских духов битв, жестоких и кровожадных, которые составляли свиту бога войны. По мере того, как происходило расселение народов, люди уносили свои верования всё дальше на север, и образы обрастали новыми подробностями, но примерно до начала VII века валькирии сохраняли первобытные, матриархальные черты.
Как и другие младшие множественные божества, валькирии тесно связаны с шаманизмом, который пришёл на северные земли от саамов. Если алайсиаги занимались тем, что участвовали в битвах сами и радовались сценам смерти, то первые валькирии, слившиеся с женскими духами предков саамов, пошли дальше - они употребляли героев в пищу без особого как бы стеснения.
(Ну да, а вы как хотели, умерли и в рай? Нет, ведь у нас тут суровый север.)

И только затем, с течением времени, их образ начал смягчаться.
Они стали не выбирающими, кто будет убит, а выбирающими убитых, их начали также называть лебедиными девами, девами битв и девами щита. Последнее, возможно, отсылает не только к тому, что валькирии оставались воительницами, но и к их обережным, защитным функциям, хотя однозначного мнения на этот счёт нет. Они стали в первую очередь проводниками умерших, сопереживающими тем, кто пал, и больше не наслаждались видом крови и увечий.
Из воинственной и жестокой массы, практически полностью слитой с дисами, валькирии стали оформляться как более самостоятельные божества, к которым можно было обращаться по имени, и тогда же появились и легенды об их отличительных чертах и даже происхождении.

Это, видимо, древние сказания, которые потом были записаны в “Старшей Эдде”, и в них можно обнаружить уже более привычный облик валькирий. Они начинают представать женскими духами, которые могут определять, кто выиграет битву, но чаще делают это не по собственной воле, а по желанию Одина. Из непосредственных участниц битв, которые убивали сами ради насыщения своей жестокой натуры, они становятся наблюдателями, уже более пассивными, их образ больше отдаёт надеждой, чем страхом. Они - последнее, что видит умирающий воин, и первое, что он видит, став мертвецом, они отворяют для него путь и проводят за собой.
Здесь же появляется история о том, что их доспехи своим блеском порождают северное сияние.

Есть, кстати, ещё один троп о валькириях примерно этого же периода - их мудрость, которая упоминается в разных сагах и которой они делятся с героями. Сохраняя ещё свою непостижимую природу, они уже медленно ступают в реальность и начинают свой путь как охранительницы и наставницы, открывающие секреты и тайны.
В этом разрезе интересно, что первые упоминания птичьего оперения валькирий - вороньи, это одновременно отсылает нас и к их образу как спутниц Одина, подобных его Хугину и Мунину, и как воронью, которое собирается над полем боя, наследию алайсиагов, и снова - к их связи с мудростью.
И, возможно, волшебством, ведь многие из них явно обладали магией.

Валькирий, считается, конечное число - их может быть девять или тринадцать. При этом внимательный читатель, который потрясёт фольклорные исследования и обнаружит список имён, обязательно обнаружит, что вообще-то валькирий явно больше, и спросит, кто не умеет считать - он или сами скандинавы.
И тут мы вступаем на интересную зыбкую почву того, что в поздних религиозных представлениях у валькирий существовала преемственность, они перестали быть возникшими из ниоткуда духами, а стали определёнными, индивидуальными существами с конкретными родителями. О них стали складывать отдельные легенды, их жизненный путь стало возможно проследить, и он внезапно стал вполне конечным - валькирии перестали быть бессмертными, хотя всё ещё оставались сакральными.
А вот уходили они по-разному: кто-то ложился спать, кто-то умирал и перерождался в собственной внучке, кто-то выскакивал замуж и отказывался от копья.

Стоит отметить, что история с тем, что Один называется “отцом валькирий”, не имеет под собой фактического основания, этот хейти растёт оттуда же, откуда “отец дружин” и прочие его поэтические имена. Северному фольклору неизвестны дочери Одина в кровном плане, поэтому дочерьми они считались названными.
Ну да, мало дедушке родных детей, что уж.
Есть также (несколько сомнительные по качеству, но) упоминания о том, что некоторых женщин “посвящали Одину”, разумеется, путём приношения в жертву, в таком случае женщина тоже могла переродиться валькирией.

Но постепенно валькирии теряли и свою связь с непостижимым, из неземных созданий превращались в обычных женщин. Валькирии стали появляться не из числа духов или нелюдей, ими становились дочери или, много реже, но случалось - сёстры ярлов, которые иногда заступали на службу даже при жизни. Именно к таким валькириям принадлежат самые известные - Брунхильда-Сигрдрива, Кримхильда-Гудрун, Хильд, Сигрун, Свава, Альвёр со своими сёстрами и другие.

Как валькирии всё больше приближались к смертному миру, лишаясь своей кровожадной окраски существ враждебных живому, так всё больше их облик становился романтичным. Именно из этого периода и вытекают два самых популярных мифа, объединяющих все упоминания валькирий в нордическом фольклоре.
И все они, конечно же, о любви.

В первом валькирия - лебединая дева, которая вместе с сёстрами купается в укромном месте, а герой, сражённый её красотой, крадёт её оперение. Лишённая своей возможности обернуться в птицу и улететь, валькирия превращается в смертную женщину, остаётся с ним и становится ему женой. На самом деле, такой брак редко бывает счастливым: валькирия чаще всего или покидает героя, или погибает в скором времени, да и он живёт недолго.

Второй более странный и встречается реже: в нём женщина превращается в валькирию после смерти, обычно убитая соперницей, которая хочет занять её место в качестве жены героя. Такие истории тоже не слишком счастливы: независимо от того, успевает ли герой жениться заново, и он, и соперница валькирии обычно быстро погибают, либо от её руки, либо от непреодолимых обстоятельств.

Самые редкие легенды, относящиеся обычно к первому типу, упоминают о том, что валькирия в замужестве рожает детей, которых после оставляет отцу. Валькирии не так часто встречаются в качестве родовых божеств, обычно их идентифицируют просто как дис, однако в исключительных случаях это возможно сказать точно - когда род идёт от её ребёнка, сына, которому она является уже во взрослом возрасте.

Чётко заметно, что, несмотря даже на “осветление” образа диких матриархальных божеств, их связь со смертью никуда не исчезает, хотя будто бы смягчается. Но даже романтизированные поздние валькирии, уже приближенные к реальному миру, уже способные любить, неизбежно приводят к смерти тех, кого выбирают. Начавшие как психопомпы, проводники в загробный мир, валькирии продолжают своё служение судьбе в фольклоре как роковые девы, что завлекают героев в любовь.
Но итог всё тот же - смерть.

В конечном счёте, всё, чего касается валькирия, превращается в мёртвое, и когда подойдёт время, последняя из них, возможно, будет наблюдать закат божественного.

[Thrud Thorsdottir]

Перун и Девана
by Daenir

[Thrud Thorsdottir]

Давай вечером с тобой встретимся?

[Thrud Thorsdottir]

Спой, птичка.

В традиции германо-скандинавских языков существуют два типа поэзии: эддическая, наиболее широко известная современности благодаря сохранившимся памятникам, и скальдическая.

О ней и хочется поведать, так что добро пожаловать в культуро-исторические страдания.

Скальдическая поэзия - абсолютно уникальный, неповторимый жанр, который не имеет аналогов в мировой истории. Если эддическая поэзия - это мифологические сюжеты, то скальдическая - это жизнь во всех своих проявлениях, бытовые происшествия, исторические персонажи, мирное и военное время, то, что, в общем-то, составляло основу общества.

И удивительным образом скальдической поэзии не повезло. Несмотря на то, что именно она, сложная и насыщенная особенностями языковой среды древней эпохи, считалась в скандинавской традиции настоящей поэзией, для современности она не так значима. Всё дело, вероятно, в дичайшей сложности её понимания.
В отличие от мифологических сюжетов и простой формы эддической, скальдическая сложно поддаётся переводу, поэтому практически до начала XXI века в основном рассматривалась исключительно историками. И не как поэзия, а как источник информации о событиях раннего Средневековья и как тексты, требующие расшифровки.

И тут мы сразу можем обнаружить удивительную особенность скальдической поэзии, которая и позволяет использовать её в качестве исторического материала: она полностью лишена выдумки. (Тут, кстати, стоит уточнить, что в ту эпоху люди Северной Европы ещё просто не придумали сам факт лирического переосмысления - они просто рассказывали и пели то, что видели или хотя бы о чём слышали.)

В скальдической поэзии появляются сразу два интересных фактора.
Во-первых, скальды не являлись в прямом смысле авторами сюжетов, о чём регулярно пели и сами: скальдическая поэзия - эдакая историческая хроника, и ни один скальд ничего не придумывал от себя. Как сказал один из них, “я беру твою жизнь, конунг, и облекаю её в поэзию”. Они не властвовали над содержанием, не меняли события в угоду своему представлению о высоком, не приписывали несбывшихся подвигов правителям.
Подобное считалось недопустимым, и конунг, которому спели о подвигах, не совершённых им, мог очень сильно обидеться. Как вы понимаете, обижать конунга - такое себе. Опасное.
Хотя скальды ребята были горячими и нарывались только в путь, что стоит только один Эгиль, конечно, но в большинстве своём они всё же отдавали себе отчёт и соблюдали субординацию.
Во-вторых, скальды были полностью властны над формой, и у них впервые в истории появилось такое зачаточное понятие авторского права. События не являлись собственностью рассказчика, но вот то, как о них можно спеть… Заимствование чужих строф было страшным оскорблением, поступком, недостойным поэта, и вообще крайне порицалось. За это можно было быть побитым, быть даже убитым, а последующими поколениями быть прославленным “плохим скальдом”.
Что, конечно, никого не прельщало, поэтому авторское право на форму целиком и полностью соблюдалось.

А это было очень важно, поскольку сама по себе скальдическая поэзия - жутко формализованная вещь.

Отсюда вытекает один очень интересный миф, который активно поддерживали сами скальды: о том, что становление скальдом происходит в один миг. Вот сегодня ты крестьянин, а на следующее утро просыпаешься и внезапно осознаёшь себя, как скальда, и начинаешь складывать прекрасную поэзию.
Конечно, это не более, чем легенда, выгодно подчёркивающая особое место скальдов в культурном мире Скандинавии. Ужасающая сложность этой поэзии требовала длительного и кропотливого обучения, более того, до наших дней даже дошли источники для обучения, например, “Ключ размеров” ярла Регнвальда. Да и “Малая Эдда” Снорри была написана именно как материал для молодых поэтов.

Согласно мифу о происхождении мёда поэзии, скальдическое искусство и мастерство идут непосредственно от бога Одина, и избранность скальдов как умельцев слова - наследие древней, ещё дописьменной эпохи, которая связана непосредственно с глубокой убеждённостью в магической составляющей формы. Скальд - это не просто поэт, не просто исполнитель красивых слов, но это всегда - знающий гальд, скальды всегда связаны с могучей силой, поскольку, описывая реальность, они как бы творят её.
Отсюда и поверье о том, что нид опасен, что мансег - это не просто слова о влечении к женщине, но подталкивание её к преступлению, и так далее.
Издревле - это можно проследить по сохранившимся датским руническим надписям V века - скальд связан с рунным мастерством. Тут снова возникает скальд Эгиль Скаллагримсон (это тот самый, который изгнал Эйрика Кровавую Секиру вместе с его супругой из Норвегии нидом, ага), прославившийся как непревзойдённый резчик рун. Избежал отравления на пиру, исцелял женщин, врачевал воинов и совершал другие интересные вещи.

Но наиболее древним и прославленным скальдом, история которого теряется где-то ну очень далеко в веках, является, конечно, скальд Браги Старый, автор “Драпы о Рагнаре”. Это та, по которой зачем-то “Викингов” сняли, но не будем о печальном.
Историки до сих пор весело и задорно спорят, что было первым: бог Браги, в честь которого назвали этого скальда, предопределив его судьбу, или скальд Браги, впоследствии трансформировавшийся в народном сознании в бога поэзии.

До сих пор, кстати, ответа нет, поскольку и Браги, и Рагнар предстают уже полумифическими персонажами. Однако с учётом особенностей скальдической поэзии как не выдуманной формы вполне можно предположить реальность их существования.

Хотя избранность скальдов в некоторых моментах может показаться несколько условной: несмотря на то, что они глубоко почитались в обществе, их таланты хорошо оплачивались, а конунги охотно таскали скальдов с собой, они не имели освобождения от иных обязанностей. Конунг, если вдохновлялся прослушиванием песен скальда, включал его в свою дружину, и скальд точно также сражался, путешествовал и пил на пирах.
Изредка, правда, мог использоваться в качестве дипломата.
Ну и массовика-затейника, не без этого.

Скальд - это скорее дополнительная ответственность, а не уникальная должность. Впрочем, она достаточно хорошо подкреплялась доходом, так что скальдов всё устраивало. Шутка ли, хорошие скальды были едва ли не самыми зажиточными людьми своей эпохи.

А эпоха скальдов была очень большой. Мы сейчас не в состоянии проследить первые источники, поскольку они были только устными, однако можно найти свидетельства, что эта традиция восходит ещё к прагерманским племенам.
Своего расцвета скальды достигли же примерно в IX веке, когда викинги открыли в себе талант к грабежам всего подряд, и до XIV процветали. Основной страной, где выращивались скальды, была почему-то Исландия, и оттуда они охотно расползались по всей Скандинавии, прибиваясь к дружинам правителей. Некоторые богатые конунги могли держать десяток скальдов (и слушать, видимо, по очереди, aka плейлист на YouTube.Music).
Некоторые конунги, кстати, сами ничего так скальдами были, один из известных примеров - Харальд Суровый, за которым была замужем Елизавета Ярославна. Он ей стихи посвящал, ага. Ну потому что кто оштрафует за исполнение мансега конунга, кроме самого конунга? А себе он золота уж как-нибудь выплатит.

Потом произошла христианизация Скандинавии, Олаф Святой крестил Норвегию, и, казалось бы, искусство, активно эксплуатирующее языческие ценности и лирику, должно было немедленно схлопнуться.
Но нет.
Произошло моё любимое - религиозный синкретизм, и скальды живенько приспособились к происходящему. Теперь они начали писать поэмы о королях, святых мучениках и пророках. Вдумайтесь: до наших дней дошли источники, где Марию Магдалену сравнивают с Фрейей, и церковь всё устраивало.
О дивная гибкость искусства, воистину.

В общем, всё у скальдического искусства было прекрасно, а угасать оно начало из-за латинизации поэтической традиции и языковых изменений. Классическая форма скальдической поэзии уже не была понятна слушателям и не могла высоко цениться, так что медленно отмерла своей смертью.
Последним достаточно известным произведением может считаться поэма “Лилии” Эйстейна Асгримссона, уже полная не только скальдических оборотов, но и непривычных для этой формы лиричных размышлений.

А в классической скальдической поэзии, как уже говорилось выше, никакой лирики не было. Жёстко формализованная, она представляла собой больше перечисление событий, имён и мест, где всё это происходило, являясь в некотором роде хроникой. Тешила самолюбие конунга прежде всего воспеванием его подвигов - ну это где сожжённые города, богатая добыча, кровавые реки и всё прочее.

Поскольку о поэтических формах подробно я уже писала в гальде, являющемся скальдической поэзией, повторяться не имеет смысла, скажу только, что их три: драпа, нид и мансег, доброжелательная, хулительная и любовная соответственно.

И посмотрим же на форму и структуру, потому что там есть, на что посмотреть.

Конечно, наибольшее внимание уделялось восхваляющим, потому что всем нравится, когда их хвалят. До наших дней дошли примерно следующие:

• щитовая драпа (скальду преподносят расписанный щит в качестве аванса, и он поёт о том, что изображено, воспевая попутно дарителя);
• генеалогическая песнь (также называемая перечнем, это всякие “Перечень Иглингов”, по сути, представляет собой памятник роду правителя);
• сама хвалебная песнь (поётся обо всём подряд, но в основном, конечно, про великие победы).

У такой хвалебной песни, вероятно, можно даже найти первую в ряду - это “Глюмдрапа” за авторством Торбьёрна Хорнклови, который сложил её в честь Харальда Прекрасноволосого.

Некоторые исследователи выделяют отдельно также поминальную или погребальную песнь, исполняемую на тризне, но свидетельств о том, что её как-то выделяли сами скальды, нет. Скорее всего, она была просто разновидностью хвалы, только для родственников и соратников убитого конунга, а не для него самого.

Структурно песни имеют разные формы, однако можно рассматривать их как эволюции одной в другую.

Наиболее простой является виса - это отдельное восьмистишие, которое может быть даже импровизацией, и рассказывает о какой-то одной вещи или событии. Затем появляется флокк - это уже цикл вис, связанных какой-то общей темой. А затем - сама драпа, это уже эволюция флокка, разбавленного стевом, которая и ценилась более всего (если какому-то конунгу презентовали флокк вместо драпы, он, опять же, мог сильно обидеться и заставить угрозой смерти сочинять положенную драпу).
В некотором смысле стев можно считать припевом, но на самом деле нет.

Стев - более сложная штука.

Стев - канонизированный повтор, но встречается он только в центральной части драпы, его не может быть ни в начальном стихе, ни в заключительном. Как правило, он отмечает начало основной части и её конец, а вставляется либо в каждую вису, либо с чередованием, например, через одну, две, три.
Может быть двустишием или четверостишием.
Примечательно в нём то, что никаких фактов, в отличие от основного тела, не приводит, а просто неприкрыто хвалит того, кому посвящена драпа.

Славу стяжал Эйрик при этом,
Кнут был под небом наипервейшим князем.

Стев мог быть в драпе не один, максимальное известное их число - шесть, и драпу так и назвали, “Драпа с шестью стевами”. Удивительная наблюдательность древних скандинавов, да.

Изредка встречается явление расщеплённого стева, когда стев делится на несколько частей и вставляется в разные части висы. Наиболее странный пример - “Драпа богов”, где стев в висах вставляется по одной строке.

Что до размеров, то тут всё очень сложно. Скальдическая поэзия восходит к древнегерманскому аллитерационному стиху - повторению одинаковых начальных звуков. Аллитерация связывает строки и придаёт стиху ритм за счёт метрического ударения.
В скальдической поэзии регламентировано вообще всё: и аллитерация, и внутренние рифмы, и количество слогов.

Самый распространённый размер - дротткветт, считается, что он используется в ⅚ всей скальдической поэзии. Виса в нём состоит из восьми строк: два четверостишия или четыре двустишия, строй их, независимо от рифмы, одинаков. В нечётных строках всегда два аллитерирующих слога, в чётных - один, всегда первый. Также в каждой строке есть хендинги - внутренние рифмы, и они в чётных строках полные, в нечётных - неполные.

Пьяной пены волны
Пью из зуба зубра.

Дротткветт - трёхтактный размер, в его строках шесть слогов с тремя метрическими ударениями. (Я попыталась разобраться, но сломалась и дальнейшие рассуждения о долгих и коротких слогах в принципе не понимяу. Формализация дротткветта ещё более глубокая, но непостижимая.)

Кроме общеупотребляемого, были ещё размеры:

• тёглаг (четырёхсложный и двукхтактный),
• хрюнхент (восьмисложный и четырехтактный, ударные и неударные слоги обычно распределялись по хореической схеме),
• рунхент (единственный размер с конечной рифмой в скальдической поэзии, бывает двух, трёх и четырёхтактным),
• квидухатт (простой размер без внутренних и конечных рифм, присутствует аллитерация, вообще похож на белый стих с чередованием трёх и четырёхсложными строками).

Но самой узнаваемой особенностью скальдической поэзии, конечно, служат языковые средства: хейти и кённинги.
И если с хейти в среднем всё понятно - это просто замена имени собственного другим именем собственным, из-за чего Один предстаёт Высоким, то кённинги - чёртвов ребус, и иногда для чтения требуется очень много усилий и фантазии.

Кённинг - поэтическая парафраза, замена существительного метафорой, чаще всего двучленной. Так, например, “земля сокола” - это рука, потому что сокол садится на руку. Однако нередки использования трёхчленных и больше метафор, где кённинг разрастается до семи-восьми слов, превращаясь в натуральную головоломку.
Создаются они все по простой схеме: заменяется существительное на свой метафоричный образ и нанизывается одно на другое. Скальдическая поэзия любила синонимы, так что не всегда “огонь” заменялся на своё прямое соответствие - это мог быть синоним для “костра”, “очага”, “пожара” и вообще чего-то не очень родственного.
Именно в кённингах скальды и разворачивались по полной.
Очень любили заменять людей, предметы и местность, да и вообще всё подряд, оставляя только имена, но сохраняли при этом формализацию: для мужского пола использовались вещи также мужского рода (например, для определения воина использовали “мужские” имена деревьев - дуб, ясень), для женского - “женские” (липа).

В принципе, поняв образование кённингов, можно научиться их читать: надо найти главное слово, на которое крепятся остальные, а дальше разбирать по два. Птицы чаще всего обозначают воронов, длинные предметы - меч, вьючные или крупные животные - корабль.

Именно образование кённингов и их варьирование определяло мастерство скальда. Их было невероятное количество, и каждый скальд придумывал свои, уникальные, хотя были и общепринятые, чаще всего взятые из эпоса.

Был также видкённинг - индивидуальная метафора, которая описывала человека через родственные связи, например, чей-то муж, чья-то мать, чей-то правнук, и так далее.

Есть ещё одна интересная особенность скальдической поэзии - так называемое переплетение предложений, которое возникает в нескольких строфах висы. Буквально это выглядит так, как будто в середине одной строфы - другое предложение, которое продолжается ещё через строфу.
Таких переплетений обычно одно или два, но изредка встречаются три.
Сейчас нет внятного объяснения, зачем это делалось, поскольку смысл от этого становится ещё сложнее уловить. Большинство исследователей склоняются к мысли, что это либо “тёмная” сторона скальдической поэзии, где маскировался истинный смысл, как в примере с нидом Торлейва, либо изначально песни исполнялись на два голоса, и это была партия второго скальда.
(Косвенно это можно подтвердить тем, что драппа - на самом деле “дружинная песнь”, то есть действительно как бы не для одного исполнителя.)

И вот теперь, осмыслив всё это, вы как, верите в магическое появление скальда без длительного обучения стихосложению?

PS Пока я изучала источники, наткнулась на неплохой ребус, подготовленный Д. Голованенко, историком-медиевистом: можно попробовать решить, какой кённинг что значит. Попробуйте, очень увлекательно.

Использованы материалы М. И. Стеблина-Каменского,
В. А. Русанова, Д. Казакова, А. А. Сванидзе, Р. М. Самарина, О. А. Смирницкой
и огромное количество переводов драпп от разных авторов

[Thrud Thorsdottir]

А она говорила: смотри, серебрится снег,
На снегу еле виден тонкий олений след,
Здесь с тобой говорят духи, травы, лесные звери,
Расцветают на небе всполохи, как во сне,
И ковром расстилается в пустошах дикий вереск.

[Thrud Thorsdottir]

Типичный такой вечер для шамана: чудовище жалуется на то, что в этих современных книжках его жуть как неправильно описывают
и вообще навыдумывают что попало, а оно на самом деле вовсе и не страшное.

[Thrud Thorsdottir]

Eliza by LiigaKlavina Во время написания постов я читаю всякое разное по матчасти фольклора и традиций,
в этот раз меня занесло в тему погребальных обрядов,
и я тут нашла такое, что хочу зафиксировать для истории.

Все мы знаем сказку про братьев-лебедей, в русском переводе она называется "Дикие лебеди".

В отличие от большинства иных сказок Андерсена, эта имеет фольклорные корни, у неё есть аналоги ("Шесть лебедей", "Семь воронов", их там что-то около четырёхсот вариантов, есть даже про серых уточек). Причём сказка не просто старая, а очень старая - этот сюжет есть у огромного количества народов, в том числе и в Африке.

Проклятые ведьмой, двенадцать братьев обречены днём быть лебедями, а их единственная сестра принимает клятву молчать и плетёт для братьев рубахи из крапивы. Когда братья надевают на себя рубахи, снова становятся людьми.

Так вот.
Я тут по итогам пронзила следующее.

Эта сказка - сказка о мертвецах.
Здравствуйте^тм.

• Лебеди - птицы, символика которых связана не только с любовью и чистотой, но и со смертью. Девы-валькирии, обращающиеся в лебедей, да, этот архетип распространён в германо-скандинавском фольклоре. Некоторые сказки говорят о том, что души могут обернуться в лебедя после смерти. Другие птицы из этого сюжета также сходны по символике.
• Рубашки из крапивы, которые плетёт Элиза - погребальные саваны.
  Саваны из крапивной ткани были распространены в Европе и считались исключительно привилегией очень богатых, производство таких тканей дорогое и тяжёлое. Крапиву наделяли особыми свойствами, в том числе и магическими, конечно; о том, что именно ради магии Элиза использует крапиву, говорит также то, что она собирала крапиву ночью на кладбище. Саван из крапивы - один из способов уберечь мертвеца от превращения в нахцерера, например, потому что он не сможет этот саван есть.
• Молчание Элизы - обет молчания, который принимали монахини, в чьи заботы в том число входило и оплакивание мертвецов, и похороны.

Такие вот дела.
Детские сказочки очень детские, ага.

[Thrud Thorsdottir]

Мы поднатужимся и встанем,
костями застучим - туда,
где дышат хлебом и духами
ещё живые города.
Задуйте свет. Спустите флаги.
Мы к вам пришли. Не мы - овраги.
И. Эренбург