[22.03.2019] Истинное волшебство

[Thrud Thorsdottir]

ВРЕМЯ И ДАТА: март

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: Мидгард, Шотландия | Оркнейские острова

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Tyr, Thrud

СИНОПСИС: Давай войдем в закрытую дверь.
Иногда даже богам необходимо взять небольшую передышку от спасения так и норовящей развалиться на части вселенной, а тут ещё и отличный повод подвернулся: в отличие от многих других божеств, Тюр помнит, когда родился, с точностью до дня, ведь последние тысячи лет он рождался смертным. День Рождения, зачинающаяся весна, светлый праздник Остары - чем не перспектива прекрасного выходного в прекрасном обществе?
Но, конечно, никогда нельзя с уверенностью сказать, что в этот раз обойдётся без приключений.

[Thrud Thorsdottir]

Нет в мире ничего более недовольного, чем кот, которому помешали спать.
Взяв Барда на руки, Труд почесала ему макушку ногтями, чтобы примирить с этим жестоким миром. Ловко цепляясь за плотную шерсть пледа, кот залез обратно на шею и спрятал морду под рыжей копной волос. Задние лапы свисали с женского плеча, как очень своеобразное манто.
Длинный хвост подрагивал.

- Это ж напрягаться надо, - ответила Труд, - приглядываться, тяжело. Так сначала рявкнул страшным голосом, большая часть путников сама сбежала, а на остальных можно, так и быть, посмотреть.
Из-под её капюшона раздалось ворчание. То ли кот соглашался, то ли высказывал своё - крайне возмущённое - мнение об остальных обитателях волшебного заповедника.

Высокая фигура в белых одеяниях стояла без малейшего признака движения. Широко раздув ноздри, валькирия глубоко вдохнула влажный воздух - и губы её едва заметно вздрогнули. Этот тоже был мёртв, причём куда более мёртв, чем Бодб, и вместе с тем жив: чувствовался привкус клятвы, которую нельзя нарушить, след долга и слабый налёт раздражения.

Вполне возможно, что и самому друиду всё это порядком надоело, включая принцессу.
Особенно принцессу.
Просто быть бесцельно мёртвым и бродить среди живых - ещё ничего, но когда на тебе лежит сомнительная честь охранять блондинистую истеричку на протяжении веков… В общем, недовольство друида своей нежизнью можно было понять.
Но нельзя было не заметить, что он тоже обладает дурным норовом и хамит первому встречному. Ну, национальный признак, Труд уже разобралась с этим вопросом.

- Что ж, - сказала она, снова обнажая меч.

Аргументация у валькирии, когда нужно, была на уровне любимого папы, только выбор решающего довода был чуть более разнообразен, чем один молот.

Острие клинка упёрлось друиду в кадык.
Несколько бесконечно долгих мгновений все молчали, и кот высунул морду, чтобы иметь возможность понаблюдать за происходящим.
Потом друид сказал “кхм”.

И снял с себя капюшон.

Лицо у него было бледным, скорее жёлтым, и иссушенным, как у мумии, а вот ладони - очень тёмными, коричневыми. Кровь стекает вниз, к конечностям, когда останавливается сердце.
- Ну, не признал, - сказал он, сухим пальцем отводя клинок от своей шеи, - шляются тут всякие, не усмотришь за каждым.
- Слепой и тупой, - фыркнул Бард.
Друид стремительно щёлкнул его по носу, на что кот обиженно взвыл.
- А, король, - кланяться друид, конечно же, не стал, - так и зачем пожаловали?

Женский смех зазвучал снова, но на этот раз как-то не слишком уж уверенно.

[Týr Hymirson]

В этот раз Нуада наслаждался зрелищем не особенно скрываясь. Труд и оружие, Труд и её жертвы - душа воинственного бога пела. И место, в котором они находились, отзывалось этой песне. Ветер гнал тучи, норовил забраться под одежду, но плотную шерсть было не так просто сдуть.
Достав из споррана камень, Нуада подбросил его вверх и поймал. Камень от обилия колдовства вокруг засветился.
- Твой камень, друид? - Уточнил он.
- Ты смотри, на лицо постарше, но сам не поменялся, - философски заметил хранитель принцессы. - Нет. Мой при мне, и всё ещё работает. Гремлин мне на нём телек настроил. Входите уж, раз пришли.
Женский смех зазвучал снова, но в нём теперь слышалось любопытство. Друид топнул ногой, туман обступил гостей и местность поменялась.
Вопреки сарказму Аргетлама, роща была большой. А перед ними царапала облака шпилем огромная башня.
- Бовового зерна не захватили, а, боги? - Кот язвил. Видимо, вспоминать о собственной глупости было неприятно.
- Боги летать умеют, - фыркнул друид, отворяя башню. - Это ты каждый этаж с боем прорывался.
- Сто пролётов! - Взвыл кот, снова выпустив когти. - Стооо!
Он спрыгнул с плеча Труд и пошёл за друидом, спустя пару шагов они исчезли в переходе.

Нуада засмеялся негромко и притянул к себе жену.
- Полетаем? - Предложил он.
Кот драматизировал не зря, изнутри башня была больше, чем казалась снаружи. И была идеально приспособлена, чтобы держать осаду годами. Наверху богов ждало уморительное зрелище: хранитель башни и кот сидели рядышком и смотрели в камень. Внутри бегала долговязая фигура в коричневом пыльнике и спасала Землю от инопланетян. Бард настолько увлёкся, что азартно стучал хвостом по ножке табуретки. За их спинами высились прутья решётки, за которой росла и цвела одинокая белая роза - то, что выросло из праха принцессы.
- Мой герой, - пропел женский голос и его обладательница материализовалась за решёткой. Даже будучи прозрачной, она оставалась изумительно красивой. Но Нуаде, к её несчастью, было плевать. Друиду с котом, которые тоже подходили под сомнительное звание, было плевать тем более.
- Мужлан, - надула губки красавица и заглянула в глаза Труд. - Но ты-то меня понимаешь, сестра? Я слышу твою нелюбовь к мужчинам! Помоги мне, и мы сможем сделать мир лучше!

[Thrud Thorsdottir]

Нельзя было не признать, что телевидение на шаре для предсказаний - это как раз тот уровень безумия, к которому стремились кельтские божества. Хотелось уточнить, сумел ли друид провести в свою башню оптоволокно, но Труд отвлёк кот, который решил изобразить из себя тракторный мотор, на полную мощность включив мурчальник.
Она лениво снова почесала рыжее чудовище по грудке, глубоко запуская пальцы в мягкий мех.

Башня была исполинской, могущественной и очень загадочной. С интересом попинав камни фундамента, валькирия только усмехнулась, остро взглянула в прекрасное лицо Нуады и изящно склонила голову.
- Полетаем, - эхом повторила она.
А потом вдруг обернулась вокруг себя, ловко выскальзывая из его объятий, и оделась, как в плащ, в лебяжье оперение. Тяжёлая птица медленно, но очень грациозно поднялась в воздух.

Ветер щекотал пух на длинной шее.

Внутри башни же царила полная идиллия: двое старых приятелей смотрели какой-то фильм в импровизированном кинотеатре, в дальнем углу шебуршала крупная серая крыса, совершенно не смущаясь присутствием кота.
Обстановка была скудная, но весьма антикварная. Самой молодой мебели, тахте, когда-то бывшей ярко-синей, было лет эдак двести. По ней тонким слоем были разложены какие-то бумаги и травы.

Друид их, видимо, от скуки заготавливал на будущее.

- О, - глубокомысленно протянула Труд, когда посреди камеры материализовалась призрачная дамочка.
Вся в белом, с роскошными золотыми волосами и тонким обручем-венцом на голове, она прямо-таки сияла красотой и невинностью. Так и не сказать было, что с мозгами распрощалась ещё до заселения острова людьми.

Прищурившись, валькирия изучала явившуюся принцессу с живым интересом, но в выражении её лица легко было опознать нечто довольно плотоядное. Один-Всеотец в своей великой мудрости запретил дисам питаться душами смертных, но про иной подножный корм умолчал.

Голос Труд стал тягучим, что патока:
- Всё верно, сестра, всё верно. Миру так не хватает девичьей правящей руки.
Восхитительное лицо принцессы просияло торжеством, тут же сменившимся сладострастным ожиданием.

Двигаясь мягко, как кошка, Труд подошла к решётке вплотную, положила руку на прутья, и нежная призрачная ладонь огладила татуированные пальцы.

В мыслях Нуады звучал жестокий женский смех, так похожий на хриплый вороний крик. Образы, щекотавшие его память, были темны: полнолуние, ночное небо, волчьи серебристые спины, жатва, привкус сырой плоти во рту.
“Расплети чары, чтобы я вошла внутрь. Я голодна.”
Чёрные тени, залёгшие у голубых глаз.

[Týr Hymirson]

Крупная серая крыса была делом лап Барда. Даже в кошачьем облике музыкальный волшебник не утратил дара призывать чудовищ своей музыкой. Поэтому довольное урчание при виде телевизора сработало так, как должно было: тварюшка со льдисто-белыми глазами с любопытством выглядывала из угла. Бард жаждал троллить блондинку, пусть и мёртвую. И он не собирался отступать от плана даже воткнувшись в сериал.

Нуада с нескрываемым ехидством смотрел на принцессу, взывающую к ненависти к мужчинам. Очень многого она не знала о северянах, один из которых свернул ей шею, а вторая собралась пообедать. Чары, удерживающие принцессу, исчезли в один вдох, Аргетлам сыто облизнулся и сделал приглашающий жест рукой.
- Приятного аппетита, любовь моя.
Его перебил истошный вопль, вырвавший обоих приятелей из магии BBC: крыса метнулась между прутьев первой. Блондинка и крыса - извечный сюжет для анекдота. Призрачная принцесса даже туфлёй запустить в грызуна не смогла. Просозерцав фееричное зрелище, Нуада захохотал от души. Стены подёрнулись инеем, а друид забеспокоился:
- Это что, я смогу отдохнуть? - Спросил он у Барда. Бард только хвостом отмахнулся, продолжая смотреть и запоминать.

Аргетлам же, отсмеявшись, залюбовался на супругу. Он любил её любой, но диса вызывала в нём неподдельный восторг, смешанный с пряной нотой опасности. О, он любил играть с огнём, а этот огонь был для него опасен вдвойне, потому что сам он и не попытался бы останавливать её, случись ей появиться. Не смог бы - слишком любил Труд. Но она могла. И это заводило его.
Спорран задёргался на бедре, отвлекая бога от самого восхитительного зрелища. Раздражённо нахмурившись, он сунул руку под крышку и пальцы его заскользили по шару. Второй камень погас вдруг, перестав транслировать сериал. Он потемнел и стал наливаться первозданным мраком.
- Что за?.. - Нуада не закончил, пальцы ожгло словно крапивой и он вытащил-таки артефакт своего творения. Фиолетовый сделался непроглядным, как беззвёздная ночь. И от обоих камней расплескался ужас, пробирающий до костей даже богов. Не умеющий бояться в полной мере, Нуада скрипнул зубами и шагнул в клетку за женой. Кот, заверещав, рванул искать защиты у Труд, крыса перестала существовать. И только друид не мог никуда двинуться - не хватало ни сил ни возможностей.
- Блядь, - резюмировал Нуада.

[Thrud Thorsdottir]

Если бы не крыса, призрачная принцесса наверняка постаралась бы выскочить из клетки и умчаться повторять свои прошлые подвиги по присваиванию себе острова. Барду однозначно следовало сказать “спасибо” за столь ловкий фокус, потому что принцесса верещала, как курица перед забоем, и не обращала никакого внимания на происходящее вокруг.

Гибкая, словно кошка, Труд проскользнула между прутьев решётки, всё больше теряя схожесть с человеком. Облик её, который оставался там, в реальном мире - статная женщина, красный килт, - поплыл, превращаясь в серый, точно дым, силуэт. Одежды из пепла, руки из лунного света, лицо с чёрными провалами глаз; дисы, возможно, были одними из самых жутких дочерей великой матери-Ёрд, породившей их из собственного чёрного тела.
Начало всему и конец всего.

Визг принцессы перешёл в звериный вой.

Последнее, что она успела увидеть - бледную ладонь, всю сплошь в татуировках, распоровшую её призрачную плоть, точно остро заточенный охотничий нож.
Крови не было, только лёгкий туман, что пах розовой водой. Звук становился всё тише и тише, под жестокой и сильной рукой призрак становился всё меньше и меньше, теряя куски своего облика.

И наконец осталась только маленькая, с ноготь, искра ярко-красного цвета.

Диса проглотила принцессу в один вдох, и только что-то мелькнуло в её глазах тусклым закатным багрянцем: то чужие воспоминания рассыпались, а затем погибали в бездонном озере подсознания. Ни следа. Всё, что оставалось от принцессы, исчезло, теперь уже навсегда: пожирая душу, диса завершала вселенский цикл и ставила жирную точку.
Когда она облизнулась, как крупная кошка, стало заметно, что язык у неё чёрный.

Роза, что цвела из горстки праха, завяла, высохла и осыпалась лепестками на пол.

Диса повела головой, посмотрела на Нуаду тяжёлым взглядом, в котором была только предвечная тьма, и он мог почувствовать, как её белые пальцы зло царапают разум, а после - просто ушла. Так луна заходит поутру в тень.
Труд улыбнулась.

Но ушла только диса. Тьма, которую она водила за собой, осталась, словно нашла наконец способ добраться до реального мира и заговорить.

Кот вцепился когтями в ботинок Труд, раздулся до размеров манула и мелко трясся, тараща глаза. Склонившись, валькирия с огромным трудом оторвала несчастного Барда от своей ноги и сунула под куртку, где он истерично мурлыкал.

Светлые глаза Труд были сухи и холодны: её мёртвая часть не была способна испытывать страх, а живая испытывала злобу на клятый артефакт, который внезапно открыл в себе новые грани.
- Ну и? - Прошипела она шару.

[Týr Hymirson]

Боль в разуме сделала глаза зимнего короля шалыми, словно у мартовского кота. Эта женщина была многогранной и каждый раз он будто бы снова узнавал её. Тяжёлый, тёмный взгляд встретился со светлым. Хищная, жестокая улыбка вползла на губы Нуады. Не исчезла она и когда ему улыбнулась Труд. Они оба понимали, что между ними происходит и почему. Вне зависимости от того, какая часть сути проявлялась у его жены, это всегда была она. Диса ли, ласковая кошка, игривая ли лиса, или опасная волчица - ему было без разницы.
- Люблю тебя, - одними губами проговорил Аргетлам. После сосредоточился на происходящем, но его желание всё ещё щекотало разум жены.
Он хотел отдохнуть, а не влезть в очередной глобальный пиздец, но, кажется, с их с Труд везением, отдых был чем-то очень несбыточным. Разве что отправиться на пару лет в их дом между временем и пространством и удерживать временные потоки. О том, что возвращаться придётся в то же время и место, Нуада не обольщался - иногда у него создавалось ощущение, что без них с Труд мир рухнет.
Камень в руках был пуст, но сквозь пустоту стала проявляться крохотная искорка, словно Труд вызвала её. Тяжёлая рука бога легла на плечо богини, Нуада хотел чувствовать её рядом с собой в ожидании развязки. И они увидели.

Не разобрать было ни лиц, ни голосов, лишь фигуры, сильно отличающиеся от их нынешних. Не возможно было почувствовать связь между теми, кого видели боги, и ими самими. Но сила, которую они ощущали, и которая была стократ сильнее их нынешней, была им знакомой. Их силой, как если бы они прожили ещё миллиардов двадцать лет. Тяжесть чужой силы давила, заставляла чувствовать себя ничтожными. Это принадлежащая богу сила вызывала безотчётный страх царапая даже нервы богов. Это бесконечно тёмная сила, принадлежащая богине, обряженной в лохмотья, затмевала сейчас дневной свет, льющийся из окон. Внезапно бог обернулся и глядя прямо в души супругов, произнёс:
- Я вижу наш крах. Но не ваш.
И камень разлетелся на осколки. Второй камень, помедлив, тоже осыпался вниз, выводя друида из ступора. Тьма рассеялась.
Некоторое время было очень тихо. Потом на землю рухнул дождь и с потолка начало капать в какую-то жестянку, заботливо подставленную в своё время друидом.
- Телек жалко, - вздохнул хозяин жилища, - слышь, король, бухла нет?
Нуада кивнул, пропустив мимо ушей хамство, и выудил из внутреннего кармана флягу.
- Нам всем надо, - согласился он, протягивая флягу Труд, - дамы вперёд.

[Thrud Thorsdottir]

Свободной рукой, которой не приходилось держать кота, который явно уже был близок к нервному срыву и трижды проклял свою идею отправиться в путь с богами, Труд обняла супруга за пояс и прислонила голову к его плечу. Ощущение, исходившее от шара, зажатого в длинных пальцах Нуады, было неприятным и злым - оно дышало ледяным холодом бездонного космоса.

В гладкой поверхности появилась сначала одна фигура, потом - другая, они были похожи и не похожи на тех, кто вглядывался в эту пустоту, стоя снаружи. Неведомо, какая сила заставила артефакт проложить мост туда, в другое время, другой мир, другую реальность, которой уже не было и на чьих костях стояли сотворённая ныне.
Хотели ли те, древние, даже не прародители, не предки, а лишь такие же функции, как нынешние боги, обречённые нести свои силы сквозь время, говорить с теми, кто будет после? Специально ли шепнули из прошлого не то утешение, не то предостережение?
Кто бы знал.

С неприятным звоном артефакт взорвался, мелким крошевом оседая на полу. Задумчиво посмотрев на один такой осколок, Труд наступила на него ботинком, и тот с мягким хрустом окончательно рассыпался.
- Ну, - сказала она с тем восхитительным равнодушием, с каким обычно взирала на выходки братьев-медведей, - было очень увлекательно, спасибо большое за аудиенцию.

Кот под курткой оглушительно чихнул и попытался залезть поглубже.

Взяв флягу, Труд приложилась к горлышку, довольно зажмурилась и вернула алкоголь Нуаде, потом пристально осмотрела супруга и, слегка растягивая слова, произнесла:
- У нас ещё осталось сладкое же, да?

Взяв пряник, она уселась прямо на пол, около тахты, и стала увлечённо грызть, как будто ничего и не случилось. Впрочем, для асиньи-то, пожалуй, что и ничего. Испытывать экзистенциальный кризис от того, что там, в прошлом, было какое-то существо, что воплощало в жизнь ту же силу, что она сама, Труд не планировала.
Та богиня была даже не мёртвой, а вовсе перестала существовать - так зачем было о ней скорбеть? Может быть, сама Труд тоже когда-то перестанет, что с того.

Даже вечность на самом деле не вечна.

Кот уткнулся носом куда-то в татуированную шею и чуть слышно урчал, топоча лапами. Друид тем временем осмотрел решётку ещё раз, розу, которая превратилась в засохший стебель, громко щёлкнул языком.
- Так а куда?..
- А закончилафь.
И Труд, дожевав, отряхнула руки от крошек, после чего протянула загребущие лисьи лапки к Нуаде, явно подразумевая, что одного пряника мало, надо ещё.

[Týr Hymirson]

- Осталось, - кивнул Нуада, делая пару глотков и протягивая флягу друиду. - Погоди, достану.
Друил пить не торопился, осмысляя откровение от Труд. По всему выходило, что он теперь свободен. Этот факт вогнал беднягу в ступор.
- Но я, - жалобно начал он и осёкся.
- Выпей, - скомандовал бог, победив бумажный пакет с выпечкой, застрявший в поясной сумке. - Два глотка, не больше, а то снесёт.
И протянул пакет от Агаты Труд.
Друид послушно приложился к фляге, но её пришлось отбирать после глотка четвёртого. Среброрукий закатил глаза.
- Эй, рыжая тварь, вылазь, пошли твою псину из ада вытаскивать?
- Из ада? - Приподнял бровь Нуада, но кот уже с мявом вывернулся из-под одежды Труд, едва её не порвав, а спустя вдох сладкая парочка исчезла.
- Его не смутило, что он кот? - Риторически спросил бог.
В том, что эти двое способны поставить на уши всё владение Люцифера, он не сомневался.

- Пошли обратно в город? - Вздохнув, Нуада посмотрел на жену, - там нормальная еда и можно будет утащить дров на свой костёр.
Немного подумал, тряхнул головой и обернулся. Большой волк посреди башни стал казаться громадным, а места резко поубавилось.
"Спорим, я догоню тебя у самого города?"
В сознании у Труд его голос звучал лукаво. Подождав чуть-чуть, он ломанулся прямо сквозь стену, оставив в ней чёткую дыру. Приземлился на все лапы и помчался стрелою.
Ннвысокая трава стелилась им под ноги, солёный воздух щипал носы, а ветер радостно приветствовал их приближение к морю.
От города уже пахло едой и человечьей радостью. Немногочисленные машины свозили к центру города плавник и горы травы, чтобы главный костёр удался на славу. Люди заканчивали работу и стягивались к центру города, ярмарка набирала обороты.
Возле города Нуада кувырнулся через голову, возвращая себе привычный облик. И с хохотом рухнул в траву.
Начинало темнеть.
Поцелуй, который достался Труд, был долгим и очень задумчивым, словно прршла его очередь изучать её. Потом бог поднялся и притянул жену к себе.
- Пахнет вкусно, - он кивнул в сторону ярмарки, - идём?
Он хотел выпить, да и от еды в компании жены не отказался бы. Ещё очень хотелось обсудить увиденное, но для этого нужно было остаться наедине. После ужина они соберут свой костёр на берегу, и, может быть, он уведёт жену под укрытие каменных стен, чтобы только ветер слышал их слова. А пока была пора веселиться.

[Thrud Thorsdottir]

Пока друид постигал свой новый статус, Труд успела дожевать пряники, пончики, шоколадку и была не против съесть ещё что-нибудь, но было нечего. Тогда она вытащила из внутреннего кармана куртки флягу, понюхала, вспомнила, что матушка заботливо нагрузила им с сестрицей своих затейливых настоек, и приложилась к горлышку.
Сильный привкус яблока смешивался с чем-то горьковато-травяным.
Жить стало веселее. Труд облизнулась и предложила флягу Тюру, чьи запасы заметно опустели после отпаивания друида в экзистенциальном кризисе.

Как итог, примечательная парочка из двух кельтских деятелей отравилась в Ад. Мысленно Труд пожелала им доброго пути и посочувствовала тому, кто там сейчас занял трон наместника и пытался придать этому вертепу хотя бы сколько-то организованный вид. Мертвец, которому нечего терять, был ещё ничего, но вот проклятый кот, который решил вытаскивать не менее проклятую собаку - это, конечно, тот ещё вызов здравому смыслу.
Ну, в прочем.
Ирландия и Шотландия вообще не особенно интересовались таким скучным атрибутом. Национальный признак, да-да, Труд помнила.

Лениво потянувшись, она поднялась на ноги, усмехнулась и погладила огромного волка по сильной спине, зарываясь пальцами в жёсткую шерсть.
- Пусть так, - ответила Труд вслух, чуть посторонившись, когда волк прыгнул.

Сама она перекидываться не стала: маленькая рыжая лиса не удовлетворилась бы краткой пробежкой и обязательно бы решила доставать волка до тех пор, пока он окончательно не взвоет от покусанного хвоста. Одеваясь в животную шкуру, дева лесов сохраняла разум, но он, непостоянный и гибкий, менялся, приобретая больше от зверя, чем сохраняя от аса, и сегодня это было не к чему.

Темнело.

Едва пробившаяся к весеннему солнцу зелёная трава радостно приняла в объятия богов, и тихий, хрипловатый смех Труд вторил смеху Нуады, вплетаясь в музыку реальности звоном ручья. Долгий поцелуй был приятен.
С улыбкой затем она склонила голову:
- Пойдём. Однозначно, я не откажусь от выпивки.
А от еды - и подавно, но это наверняка было очевидно.

Людей стало значительно больше, были и местные, и туристы, и Труд несколько недовольно морщилась, что-то бурча себе под нос. Она не любила толпы: вечно кто-то да задевал её то плечом, то рукой, и она отталкивала прочь чужую суть, прячась от чужих мыслей и едва ли самим людям понятных переживаний в сизом дыму.
- Можем взглянуть на костёр, взять ужин и уйти подальше, - с некоторой затаённой надеждой предложила она, сворачивая в проулок, что вёл к ресторанчику матушки Агаты.

[Týr Hymirson]

Идея Труд была хороша. Пожалуй, сейчас Аргетлам тоже не слишком хотел в толчею. А костёр они и сами в состоянии собрать.
У Агаты было малолюдно - все стекались на площадь в поисках развлечений. Да и само заведение собиралось закрываться. Но Агата не могла оставить гостей голодными. Шотландский ужин оказался не менее сытным, чем завтрак. Нуада придумал повторить заказ на вынос, чтобы скоротать вечер и ночь с комфортом.
Они вернулись к морю, поднявшись повыше, чтобы видеть и развалины, и зарево костра над городом. Здесь вскрылось ещё одно удобство килта. Кроме того, что он мог выполнять функции плаща, плиссировка ткани сзади служила для того, чтобы сидеть было тепло.
Костёр запалили высокий, почти ростом с Труд, а ветер с удовольствием питал пламя. В мареве тумана, поднимающегося над берегом вместе с заходом солнца, вставали древние стены. Люди и нелюди оттуда разжигали свои костры, вскоре по берегу понеслась изумительной красоты песнь.
- О, - улыбнулся Нуада, - творение твоего рыжего приятеля. Она о морской деве, которая любила развлекаться со смертными и уводила их в пучину, но однажды полюбила сама и осталась на берегу. Ненадолго, правда, верности в этих вертихвостках ни на грош, и потому мужик сбежал, а она с горя набрала парней и сделала себе гарем.
Он осторожно обходил тему увиденного, трепал языком, чтобы не портить себе и Труд отличный день. Скатёрка, на которой стояли бумажные пакеты, вяло трепыхалась от ветра. Трещали дрова, от пламени было почти жарко.
Сунув серебряную руку в огонь, бог поймал язычок пламени и тот заплясал на ладони.
- На тебя похож, - повинуясь жесту живой руки, язычок крутанулся и стал миниатюрной копией Труд. Она изгибалась в такт музыке, плавно изменяя формы, как это делает огонь, а волосы рассыпали искры. Наконец она остановилась и протянула ручки к настоящей версии себя. Рядом с ней нарисовалась фигурка из тьмы и мрака, положила руки на плечи. Огонь прянул во тьму и они вновь смешались с костром.
Нуада притянул жену к себе. Сидеть так было уютно.
- Странно ощущать себя функцией, - признался он. - Вот ты живёшь, чувствуешь, творишь. А на деле просто элемент существования вселенной.
Немного помолчав, он добавил:
- Но даже там мы вместе. Или не мы, - он замолчал, не понимая как выразить то, что чувствовал.

[Thrud Thorsdottir]

Кто-то косточкой вишни в оленя стреляет - паф!
Через год глядь - вишневое дерево на рогах.
На берегу было спокойно и почти уютно. Свежий ветер и запах морской соли, разгоравшийся костёр. Можно было сидеть и смотреть, как солнце величественно катится к горизонту и скрывается за ним.

Помедлив, Труд пожала широкими плечами и снова приложилась к вину. Ей, честно говоря, было абсолютно плевать на то, являлось ли её существование случайностью, закономерностью или желанием мироздания, которое не нашло лучшего способа сформулировать свои предпочтения, кроме как произвести на свет новое поколение богов. Существуя как одна-в-трёх лицах, подобная своим старшим тёткам и ненаглядной бабушке, Труд жила с осознанием общего вселенского цикла очень давно.
Примерно всегда.

Где есть начало, будет и конец.
Где есть конец, станет и новое начало.

Она улыбнулась, глядя на причудливую игру язычка костра.

У цикла нет первопричины, кроме него самого: он порождает сам себя и сам же себя заканчивает. Труд не видела в этом никакой проблемы, равно как и в том, чтобы жить в нём. Прошлое, будущее - какая разница, есть есть здесь и сейчас.
Она научилась этому у Смерти. Вот уж кто воистину был функцией!
Причём если боги и герои периодически взбрыкивали, убегали на край света и круто меняли свой взгляд на сущее, то Смерти такой роскоши не предоставили. И ничего. Характер, правда, у него был довольно сложный, но и только.

- Не относись к этому так серьёзно. Мы не можем существовать без вселенной, но и она не может существовать без нас. Мы - части единого механизма, который работает, только будучи целым, и при необходимости он находит, как заменить деталь. И, видимо, так было всегда. И, наверное, будет всегда, после нас - тоже. Но, если так подумать, и что?

Сняв свою сумку, шаманка долго копалась там (пятое измерение, конечно), потом вытащила хлопковый мешочек, расшитый мелким узором. Внутри были травы, и Труд щедро бросила три пригоршни.
Цвет костра замерцал, от рыжего уходя в зелень, затем - в розоватый, затем снова стал обычным, но от высоких языков пламени поднялся дым и стал складываться в причудливые сцены. Вот охота - двое с луками и огромный олень с развесистыми рогами, вот - медведь, ловящий рыбу на речном пороге, а вот - танец двух фигур, мужской и женской.
Потянуло чем-то пряным.

- Быть функцией и жить, в общем-то, не противоречит друг другу. Более того, если бы мирозданию были нужны только фундаментальные исполнения истин, мы бы не появились, а стали параметрами в физических уравнениях. То, что мы умеем чувствовать и творить, едва ли было чисто случайным.

[Týr Hymirson]

- Я не знаю, как сказать, - отозвался Нуада, глядя в костёр.
Умом он понимал всё, о чём говорила Труд, но принять это не получалось. Он смирился со своей ролью в мироздании, получив силу обратно, он смирился с предопределённостью их брака, смирится и с этим осознанием. Но каждый раз подспудно будет искать фальшь в происходящем и пытаться осознать, его ли воля движет его поступками, или это вновь чьё-то вмешательство из далёкого прошлого.
- Понимаешь, - попробовал он ещё один заход с формулировкой ощущений, - умение творить, да и чувства, - это нужная штука. У меня только складывается ощущение, что управлять этим у нас самих не выходит. Мы пытаемся, да. Но всё равно идём по сценарию, написанному кем-то ещё. Один, Азраил, - они условно-понятные величины и, принимая их в рассчёт, можно до определённого момента контролировать происходящее, даже если не повезло стать их пешкой. Как быть с теми, кто уже не существует, но занет про тебя всё и оставляет послания через время - вот так?
Он поудобнее устроился на холодной земле и набросил на плечи часть пледа. Пожалуй, сейчас его можно было представить погорельцем, смотрящим, как от его дома остаются головни.
- То есть, до настоящего момента я знал, что мы - часть этой вселенной, некоторые из нас - ещё и творцы. Мне казалось, что это всё - исключительно наша игра. Я имею ввиду ныне живущих богов. А, выходит, нет.
Он замолчал на три долгих глотка, одолжив у Труд бутылку. Потёрся щекой о её плечо.
- Смешно, - он сделал неопределённый жест рукой и вернул бутылку, - расскажи кому из смертных, что у их создателей ровно те же проблемы с самоопределением и сомнения в собственной воле, не поверят же!
Тряхнув головой, он втянул влажный воздух в который примешивался запах трав. Взгляд, скользящий по фигурам, выплетаемым из дыма, неспешно схватывался серебром. Но разум бога был спокоен, лишь малая толика горечи блуждала по поверхности мыслей. Нуада стянул с волос резинку и сунул её в карман.
- Иди ко мне? - Позвал он, протягивая руку Труд.

Некоторое время они сидели вместе. Потом бог вздохнул и признался, наконец:
- Я очень долго сомневался, люблю ли я тебя на самом деле, - в голосе послышалось лёгкое недовольство, - или это навязанные чувства и обстоятельства заставляет нас быть вместе. Но после понял, что мне всё равно. Потому что даже если так, я хочу быть с тобой.
Вернее, он не мог без неё, но сказать это было сложно. Они могли разбегаться по рабочим делам, могли пропадать в иных мирах, но возвращались они друг к другу. Бог не успел ещё привыкнуть к мысли, что что-то чувствует и что это чувство теперь с ним до конца.

[Thrud Thorsdottir]

Едва заметно Труд улыбнулась. Её отношение к свободному выбору было слишком равнодушным: как и другие асы, она знала, что всё умрёт, что отцы уйдут, оставляя детей, что затем дети сами повторят этот путь.
Космологические жернова перемелют рано или поздно всё и всех. За сумерками богов придёт новый рассвет, а затем вновь будут сумерки - и так будет вечно. Цикл питает сам себя.

- Разве? Ничего не сказало нам о том, что те, древние, могли как-то повлиять на нас. Они не просто уже ушли, их не существует более, а для нас - даже не существовало. То, что мы стали аватарами тех же сил - это лишь намёк на то, что в той вселенной тоже были войны и мертвецы. Мы не тождественны друг другу, и едва ли они могли заставить нас делать что-нибудь, что мы бы не сделали сами, а предугадать, что сделает тот, кто похож на тебя, не очень сложно. Мать умеет предугадать решения отца ещё до того, как он их примет, потому что они очевидны, когда хорошо его знаешь, так и тут. Может быть, вечность спустя ты сам оставишь письмо тем, кто будет после.

Кто знал, сколько таких вселенных было до этой, сколько будет ещё? Что будет дальше, когда вселенная окончательно расширится и остынет, когда не останется ничего, кроме темноты?
Всё вернётся в Хаос.
И всё из него начнётся заново.

Для Труд такое понимание самой сути существования было естественным и обычным, и ей не было особого дела до будущего. О нём стоило вспоминать, когда это будущее настанет.

- Люди создавались по образу и подобию, - усмехнулась Труд, - думаю, что их вечные поиски себя и попытка разобраться, где фатум, а где - свободная воля, очень роднят их с божественным началом.

Протянув руку, она коснулась прохладных пальцев Нуады, провела по ладони, по запястью, потом, допив вино, отставила бутылку и уютно прильнула к сильному плечу. Длинные рыжие волосы рассыпались по его куртке.
От них пахло хвоей.

- Ты слишком много думаешь там, где думать не имеет смысла, и достаточно просто чувствовать. Обречены мы были любить, сами захотели любить - а что это меняет? Существуя в мироздании, мы всегда будем не свободны до конца, потому что свобода - она там, где ничего нет. Истинно свободной материя станет, когда её в ничто возвращает Хаос. Но как-то лично я предпочту остаться здесь, даже если у вселенной для меня припасён какой-то рок и непреодолимое: здесь есть ты и всё то, что ещё приносит мне радость.

Её поцелуй к мужской щеке был лёгким и приятным, тёплым, как объятия летнего моря.

- Я люблю тебя. Мне безразлично, почему, я всё равно рада любить тебя.

[Týr Hymirson]

Мысль составить письмо тем, кто будет после, теперь уже не казалась Нуаде дикой. Хотя так же ему не казалась дикой мысль о том, что он переживёт очередные сумерки - ну просто для разнообразия может он не умереть?
Бог потёрся щекой о макушку жены и вдохнул запах хвои.
- Ты, как всегда, права, - улыбнулся он, быть сейчас и с тобой - это лучшее, что могло случиться, пусть так и остаётся.
От Труд исходило тепло, костёр горел, не прогорая и богу казалось, что они могут так сидеть целую вечность. Но у вселенной были свои планы.
Дикий кошачий мяв слился с пьяной песней и собачьим лаем. Где-то в стороне древнего города развлекались старые приятели. И всё бы ничего, но от их песен начала подрагивать земля, поднимая останки построек со дна моря. Включая пресловутую гильдию бардов. А вскоре после этого до богов стали доноситься чарующие звуки музыки. К счастью, волынок на момент исчезновения города, ещё не изобрели, зато были арфы.
Загружать голову экзистенциальными кризисами в такой обстановке было как-то пошло.
Нуада засмеялся негромко.
- Надо же, вытащили свою псину, - хмыкнул он. - Значит, будем с музыкой.
А музыку стоило послушать. Бард был в самом деле очень талантлив, коль мог так управлять эмоциями слушателей. В его репертуаре были не только похвбные песенки, но и любовные баллады, сказания о подвигах, и даже плачи. Но одну единственную мелодию, забирающуюся под кожу, писал не он. Труд не могла не узнать музыку: она слышала её через восприятие смертного тогда бога, шла вместе с ним и за ним в танце. Так звучала музыка мироздания, задающая ритм жизней и смертей. Тогда она была пронизана тоской по несбыточной мечте, но сейчас звучала спокойно и счастливо - для них двоих.
- Знаешь, как принято праздновать Остару на самом деле? - Спросил Нуада у жены. Уже второй раз он хотел показать ей это и второй раз случалось что-то непредвиденное. - Люди прыгают через костёр, очищая души. А после танцуют и очень старательно, почти так же, как веселятся. От этого зависит, насколько плодотворным будет следующий год. Во время этих танцев и получаются те парочки, которые проходят под снопом на Лугнасад, а после обвязывают руки лентами. Забавно, да? Через костёр мы с тобой не прыгали, но через пламя прошли. И души очистили. Помнишь?
Он покрепче прижал Труд, словно боялся, что она снова будет сердиться.

[Thrud Thorsdottir]

Прислонившись к Нуаде, как склоняется дерево во время урагана, Труд смотрела на пляшущий костёр, на волшебные силуэты из сизого дыма, которые показывали то, что было очень давно, и то, чего не было никогда, но что ещё может быть. Сильные пальцы её медленно скользили по колену мужа, повторяя узоры на клетчатой ткани.
Из-под приопущенных ресниц сверкало яркой голубизной пронзительного взгляда.

В мыслях шаманки царил покой, мягкий и такой же уютный, как тепло очага, в нём не было ни страха перед будущим, ни тоски о прошлом, которое она не застала. В этом всём для Труд не было смысла. Ходя по кромке меча, что разделяет миры, она хорошо знала цену мгновения, а будучи наполовину мёртвой, уважала жизнь.
Никто не ценит её как тот, кто лишён половины земных радостей.
- Всё верно, - откликнулась она, - пусть так и остаётся, сколько может остаться, но если случится иное, мы всё равно останемся друг у друга.

Она улыбнулась, вспоминая что-то своё, и забралась под тяжёлую руку зимнего короля, ткнулась лбом в плотную кожу его куртки. Ветер полоскал рыжие волосы, щекоча Нуаде шею и щёку.
“Я люблю тебя.”

Вдали прозвучали первые ноты музыки, словно пробуя, как поётся здесь, и их перебил звонкий лай, но затем потянулась мелодия, тягучая и немного тревожная, однако ритм её всё менялся и менялся, пока не стал исполнен счастья.
Мироздание не так уж и плохо, как могло показаться. Как и все, кто жил в нём, оно умело мечтать, умело и радоваться: каждый живой и мёртвый был его отражением.

И сейчас мир пел - сквозь музыку заколдованного Барда, отзываясь в сердцах двух богов, волею случая встречавших здесь закат и провожавших этот странный, наполовину сказочный день. И музыка уносила прочь все печали, которым сегодня было не место.

“Остановись и послушай.”

- Помню, - откликнулась Труд горным эхом и вновь улыбнулась, - и если верить этим традициям, год должен быть ещё каким плодородным.
Определённо, в словах вёльвы было что-то от пророчества. Может быть, от того, что исполняется, будучи озвученным.

Долго они ещё сидели так, глядя на море и слушая песни, и лишь когда звёзды усыпали небосвод целиком, а костёр догорел, оставив только горячие угли, Труд зашевелилась. Выбравшись из уютных объятий Нуады, она долго вглядывалась куда-то в ночь, выискивая планеты, улыбнувшись, показала одно из созвездий.
- Это Лисичка. Она маленькая и серебристая, её дух смешно лает. Пойдём домой? Наша сказка на этих землях дописана, а следующей до утра не начнётся.

Труд протянула Нуаде руку.

[Týr Hymirson]

- Знаешь, - совершенно серьёзно отозвался Нуада, - это первое равноденствие, встречать которое я рад. Спасибо тебе.
Он замолчал, слушая музыку, ощущая приятную тяжесть на своём плече, перебирая волосы жены и просто отдыхая, насколько его природа позволяла это делать в Мидгарде.
- Ммм, - он неохотно выпустил жену, пытаясь понять, что она ищет.
Труд сказала сама.
- Правда? - Приятно удивился Аргетлам, следя за рукой. Он не сразу понял, что предлагает богиня - уходить отчаянно не хотелось, слишком хорошо было вместе. Уход означал дальнейшую гонку с редкими встречами дома за ужином и сон в одной постели, если повезёт. Но осознав, согласился не думая.
- Веди, - улыбнулся он.
Почти семейная шутка: Нуада служил проводником Труд ничуть не реже, чем она ему, так уж сложилось. Но прежде Труд ворчала о том, что ей приходится вести его. И бог не мог упустить момента беззлобно подразнить её.

Дома, в Исландии, тихо не было. За окнами монотонно гудел ветер, издалека доносился плеск волн, внизу тихо ворчал генератор. Знакомые, но непривычные покуда звуки дома. Неожиданно для себя Нуада понял, что это именно его дом. Не тот, где он вырос, не пещеры и сиды, и даже не артефактное творение, дающее ему отдых от всех, но этот монстр из стекл, бетона и дерева, который они с Труд обставляли сами, иногда споря до хрипоты.
В их спальне с огромными окнами, сейчас забранными занавесками, было темно и тепло.
Притянув к себе жену, Нуада осторожно вытянул иглу из фибулы килта. Тяжёлая ткань упала вниз, повиснув на ремнях пояса.
Длинные пальцы обласкали скулу женщины, скользнули на шею и задержались там. В прозрачных глазах бога, смотрящих в бездну глаз Труд медленно, но верно стало проступать морозное серебро.
- Если бы я мог объяснить, как тебя люблю, - с сожалением сказал он. - Но слов для этого я найти не могу.
Он не стал продолжать, просто коснулся губ. Поцелуй был долгим, очень требовательным. Было ощущение, что он прошёл тысячи миль в Муспельхейме и никак не может напиться. Труд была его живой водой. А он отдавал в ответ всё, что был в состоянии отдать.
Её килт упал к ногам, пряжки запутались в пушистом ковре. Бог очень хотел ощутить жар её тела, и он ощущал его сквозь тонкую ткань.

[Thrud Thorsdottir]

На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза...
В спальне было темно, и только глаза Труд, точно у хищника, отражали крошечные капли света, просачивавшиеся сквозь плотные шторы. Улыбнувшись, она подняла руку, коснулась пальцами тонких губ, заставляя Нуаду замолчать.

Её ладонь была, как обычно, слишком, невыносимо горячей. По венам дочери громовника тёк огонь, он же цвёл в её волосах.

- В словах не всегда есть смысл.

Поведя широкими плечами, чтобы плотная ткань мягко скользнула вниз, Труд приблизилась, за миг до того, как Нуада, возможно, осознал собственное желание, уловив его движение. Её губы ещё хранили привкус вина, что они пили на берегу острова, тонкую ноту терпкой сладости, а ещё чудился отзвук морской соли.

Скользя по мужской одежде, сильные пальцы, невыносимо белые в этом уютном, таком домашнем мраке, помогали расстегнуть пряжки, распустить пояс. Впрочем, Труд скорее помогала, но не настаивала, с какой-то женской лёгкостью уступая Нуаде место того, кто вёл.
Сегодня был его день, и ночь она желала оставить ему тоже.

Постель приняла их в своё тепло, как принимает в воды свои океан. Было отчего-то очень жарко, хотя там, за стенами, всё ещё царила зима, и сойти в весну она должна была ещё не скоро.

Время замедлилось, а потом вовсе остановилось и перестало существовать.
И было так невыносимо прекрасно просто быть - вместе.

Уже затем, лёжа рядом с Нуадой и слушая его глубокое, спокойное дыхание, Труд улыбалась чему-то своему.
- Я открою окна, - сказала она наконец, - люблю звёзды. Люблю луну.

Полная луна сияла, как отполированное серебро, и это серебро лилось в спальню, окрашивая тяжёлую мебель, чёрное бельё в мистические причудливые блики, путаясь невесомыми зайчиками в медных волосах.

Присев на край кровати, Труд с каким-то интересом вгляделась в прекрасное мужское лицо. Его ночной свет менял тоже: обострил скулы, истончил нос, обозначил тенями провалы глаз, играл в ледяной радужке.
Нуада нравился Труд таким, как нравился и в любом ином облике. Сейчас он был тёмен, как темна была она сама.
Возможно, они подходили друг другу больше, чем могли представить.

Она подалась вперёд, и это был поцелуй, в котором уже не было страсти, но было глубокое чувство любви. Длинные волосы щекотали Нуаде грудь.

- Перевернись, - попросила Труд.

Двигалась она, точно кошка, такая же гибкая и стремительная.
Тяжесть её тела чуть вжала Нуаду в кровать.

Ладони прошлись по лопаткам, по позвоночнику, пока ещё пробуя, не разминая.

- Закрой глаза, - голос Труд стал глубже и ниже, она уже почти урчала, как зверь, что доволен, - просто… Расслабься. Слушай.

[Týr Hymirson]

- Открывай, - немного лениво, но с сожалением от того, что придётся выпустить жену из объятий.
Её силуэт, обрисованный лунным светом, казался нереальным. Такой она и была. Изумительное крепкое тело, гибкое и сильное одновременно, пламя волос, укутывающее стан, завораживающий ритм татуировок. Нуада любовался женой и просто был, остро проживая каждый вдох и силясь запомнить это ощущение надолго. Труд - его женщина, жена, любовница. Если бы можно было завидовать себе, он бы завидовал.
На чёрных простынях его тело казалось нарисованным, чёрные волосы рассыпались по подушке, а на тонких губах блуждала усмешка, которую легко было назвать жуткой. Но Труд знала его, слышала его мысли, вряд ли она обманулась бы внешним проявлением сути бога.
Она и не обманулась.
Поцелуй сносил всё лишнее напрочь, оставляя только чувства. Тьма смешалась с пламенем на подушке.
- Да, моя королева, - выдохнул Аргетлам.
Он вытянулся на кровати лицом в подушки. Приятная тяжесть умиротворяла. Под прикосновениями Труд плавился разум. Казалось, что бог готов замурлыкать как самый распоследний кот.
Послушно он закрыл глаза и вслушался. Едва слышный шелест пальцев по его коже, её дыхание, звуки мира вокруг, - всё слилось в единую мелодию, полную гармонии и совершенства.
- Мммм, - не сдержал бог довольного стона. А после отпустил свой разум блуждать в ощущениях и чувствах, не облечённых в слова и не запертых в сети взаимосвязей и логических построений.
Неожиданно сделалось легко, точно тела не было вовсе. Нуада чувствовал прикосновения жены, но больше он чувствовал её саму и свою свзь с нею. Это единение, общность, укутывала вороновыми крыльями, заслоняла собой весь мир. Они и правда были похожи, не взирая на пропасть различий. Их суть была одной природы, но были разные пути движения к постижению сути. Теперь бог ясно слышал отзвуки своей силы в Труд и отзвуки её силы в себе.
Они хранили друг друга, были связью с этим миром, надёжнее якорей удерживаясь в реальности.
Дыхание бога становилось всё легче, а мысли всё больше уходили от привычных образов куда-то, куда ведала одна Труд.
А над домом полыхнуло вдруг изумрудно-зелёным.

[Thrud Thorsdottir]

Звёзды в небе парят, как идолы,
Над водой и во мгле.
Здравствуй, северное сияние...
Сильные женские ладони медленно скользили по широкой мужской спине. Линии причудливых татуировок под белой кожей, извивавшиеся гибкие змеи и цветы, едва заметно мерцали под лунным светом, исполняя свой странный танец. Казалось, они были живыми.

Тепло Труд грело мышцы, пробиралось почти до самых костей. Но под умелыми прикосновениями было большее, что не могло бы быть выражено словами.
То, что можно лишь чувствовать.

Мелодичный голос Труд витал в спальне, поднимаясь под самый потолок, и он звучал, как звучит инструмент в руках умелого скальда, где в мелодии уже угадываются слова, но разобрать каждое из них невозможно. Она пела о зиме, которой скоро уходить, о весне, что скоро расцветёт первыми цветами, о небе и ветре, завывающем последними силами вьюги там, за окном.

Вечность или миг спустя, склонившись очень низко, Труд поцеловала мужской затылок и медленно соскользнула на кровать рядом. Её глаза - бездонные провалы, наполненные дымом костра, ни белка, ни радужки, ни зрачка, только белёсый туман, в котором - безвременье.
Шаманам дозволено смотреть сквозь время и в причудливых образах видеть то, чего ещё не было, но ещё им дозволено смотреть в то, что не приметить обычно. Вокруг - тонкий мир, и в нём немало чудес.

Труд укрыла их с Тюром одеялом.
Голос её продолжал звучать, вибрируя, как глотке огромной кошки.

Это был даже не сон, не транс, нечто одновременное и большее. Сворачиваясь в клубок, Труд уткнулась лбом в чужое плечо, и дыхание её затем совсем почти стихло, став слишком глубоким и медленным.

Тепло и покой.

Между настоящим и ирреальным было очень сложно разобрать, кто и где: разумы здесь не имели никакого значения, а глубокое и древнее, подсознательное, смешалось под умелой рукой шаманки.
Океан, что безграничен.
Мир вокруг продолжал звучать, и уже не звонкой песней, которой они слышали на острове, не перебором струн вселенной; но еле слышным шелестом. Чтобы его услышать, нужно было отпустить всё остальное и отдаться темноте.

И та уютно укрывала собой.
Чтобы увидеть, порой смотреть нужно не глазами.

Северное сияние переливалось зеленью и синевой, превращая Исландию в ещё большую сказку, чем обыденно был этот маленький остров в холодных северных водах.